«Пейзаж в романе Шолохова «Тихий Дон»»

Тонко и проникновенно, во всей своей живой и трепетной достоверности изображает Шолохов родную природу. Пейзаж у него всегда одухотворен. Он соотнесен с человеком, с течением жизни, то своей красотой и величием оттеняя несовершенство человеческого бытия, жестокость людскую, то гармонически сливаясь с душевным миром человека, охваченного высокими стремлениями, светлыми чувствами.

В романе «Тихий Дон» шолоховские картины природы приобретают особое идейно-эстетическое наполнение. Тоска Григория, все сужающийся черный круг его жизни даны на фоне победной донской весны – с буйным разливом Дона, со сказочным цветением степи, сплошь покрывающейся фиалками и тюльпанами, с перелетными стаями птиц, с неутихающим шумом привольного ветра в затопленном талой водой обдонском лесу, с лебедями, которых видит Григорий на восходе солнца. В описаниях природы Шолохов достиг высокой степени совершенства. Описанная Шолоховым картина зримо встает перед читателем, так как строится на выразительной силе восприятия. Его образы многогранны. «Золотая дрема лунного света…» – чарующее сияние луны воспринимает Григорий, упоенный молодой радостью жизни, любви. В этом образе – и живописная красота, и лирика, и психология.

Шолохов наделен поразительной способностью видеть мир, и одновременно, через субъективное восприятие этого мира его героями, он раскрывает во всей полноте их богатый внутренний мир. Вспомним сцену в весеннем лесу. Уставшая Аксинья решила отдохнуть: «Ненасытно вдыхала многообразные запахи леса сидевшая неподвижно Аксинья, ее глаза терялись в этом чудеснейшем сплетении цветов и трав…» Томительный аромат ландыша пробуждает в Аксинье мысли о прошедшей молодости: «И почему-то за этот короткий миг, когда сквозь слезы рассматривала цветок и вдыхала грустный его запах, вспомнилась Аксинье молодость и вся её долгая и бедная радостями жизнь… Словно в чистой воде лесного родника увидела вдруг Аксинья свое отражение – так много сказал ее наболевшему сердцу этот цветок, неожиданно привлекший своим грустным и сладостным запахом».

Писатель подмечает моменты, когда восприятие природы становится особенно острым и впечатлительным, как бы увиденным впервые. Достаточно вспомнить самые трагические эпизоды романа: зверское убийство казаками красного командира Лихачева. Идя на смерть, он видит красоту весеннего леса. Проходя мимо березки, сорвал ветку. «На ней уже набухали мартовским сладостным соком бурые почки; сулил их тонкий, чуть внятный аромат весенний расцвет, жизнь, повторяющуюся под солнечным кругом… Лихачев совал пухлые почки в рот, жевал их, затуманенными глазами глядел на отходившие от мороза, посветлевшие деревья и улыбался уголком небритых губ». Можно ли представить ситуацию трагичнее этой, когда человек с такой привязанностью к естественной прелести жизни должен покинуть её навсегда. Картины расправы над коммунистами, красноармейцами, попавшими к белым, были во многих книгах. Но там обычно изображался сам акт насилия. Шолохов же подошел к этому как психолог. Картины природы освобождают писателя от необходимости давать прямые авторские характеристики героев.

Впечатления окружающего мира, вступающие в сознание и героя, и читателя, разряжают крайнее напряжение. Писатель как бы широко распахивает душу читателя для восприятия огромного мира природы, человеческих чувств после сосредоточенного нагнетания художественных средств, устремляющих все внимание к одному необычайно напряженному событию. Вспомним эпизод, когда в степи работают Наталья и Ильинична. Последняя измена Григория окончательно надломила Наталью. На фоне надвигающейся грозы она проклинает Григория. Эта сцена предшествует её смерти. Природа вначале безразлична к тому, что должно случиться. Пейзаж нейтрален, ничто не предвещает бури, только на миг набегает тучка. Пейзаж меняется вместе с настроением самой Натальи. «Все, что так долго копилось у Натальи на сердце, вдруг прорвалось в судорожном припадке рыдания. Она со стоном сорвала с головы платок, упала лицом на сухую, неласковую землю и, прижимаясь к ней грудью, рыдала без слез». И, наконец, когда Наталья, обратившись на восток, требует от Бога, чтобы наказал, сразил Григория там, на фронте, «черная клубящаяся туча ползла с востока. Глухо грохотал гром…». С ужасом смотрела Ильинична на Наталью. «На фоне вставшей в полнеба черной грозовой тучи она казалась ей незнакомой и страшной».

Природа движется сама по себе. Люди страдают и радуются своими радостями и печалями. Но вот на миг оба движения совпадают, и проклятье Натальи, усиленное метафоричностью грозовой тучи, звучит необычайно выразительным трагическим взрывом. Здесь параллелизм перестает быть одним из приемов введения пейзажа и вырастает в существенную особенность композиции и характерную черту стиля.

О том, что пейзаж в романе Шолохова не безразличен человеку и может служить для выражения определенных символов, свидетельствуют многие сцены. Приведем несколько примеров. Отправляясь на побывку домой, Григорий заметил в степи диких гусей. Далее Шолохов рисует красочную картину охоты. Здесь тонко передан охотничий азарт, почти зримая панорама степных далей и на фоне степи – охотник, подкрадывающийся к осторожным птицам. Безразличная, казалось бы, к Григорию природа вдруг освещает его трагедию. Судьба сбитого гуся напоминает и человеческие судьбы вообще, и особенно горькую долю самого стрелка: «…один гусь, отделившись от уже построившейся гусиной станицы, резко шел на снижение… Гусь летел в сторону от встревожено вскричавшей стаи, медленно снижаясь, слабея в полете, и вдруг с большой высоты камнем ринулся вниз, только белый подбой крыла ослепительно сверкнул на солнце». Так образ сбитой птицы символически обобщает в сюжете природы судьбу Григория.

К концу «Тихого Дона» символические образы природы встречаются все чаще. После одной из стычек бандитов с красноармейцами Григорий лежит в степи, испытывая странное чувство отрешенности и успокоения. С восхищением он любуется цветком, росшим совсем рядом. С интересом следил он «…за легким покачиванием багряно-черного тюльпана, чуть колеблемого ветром, блистающего яркой девичьей красотой». Вряд ли случайно засияла красота тюльпана, напоминающая о жизни над «мертвым городищем». Вряд ли случайно остановил на ней взор человек, сеющий смерть. Снова возникают тюльпаны, когда Григорий уходит с бандой от красноармейских разъездов. «Срезанные лошадиными копытами, во все стороны летели, словно крупные капли крови, пунцовые головки тюльпанов. Григорий, скакавший позади Фомина, посмотрел на эти красные брызги и закрыл глаза…» Прекрасный цветок над мертвым городищем и тюльпаны – брызги крови – это единые звенья иносказания и символики, обращающие нас ко всему пройденному Григорием пути, наполненном страданиями и человеческими жертвами.

Сходен поэтический строй удивительного и загадочного своей силой образа черного солнца. Черным оно показалось Григорию потому, что в час Аксиньиной смерти физические силы оставили его – свет померк в очах. Смерть коснулась его, виновника смерти Аксиньи и многих других людей, потребовала к себе, – вот что значил для него ужас черного солнца. Не случайно он прощался с Аксиньей, «твердо веря в то, что они расстаются ненадолго».

Между тем природа в «Тихом Доне» не только противостоит Григорию и осуждает его, но и призывает к пониманию и сочувствию. Когда Григорий отверг предложение бывшего фоминца Чумакова вновь поискать легкой бандитской жизни, когда решил вернуться к людям, когда впервые за долгое время своего пребывания в лесу чуть заметно улыбнулся – начала оттаивать и природа. Светлая нота в эмоциональной окраске шального пейзажа романа вполне гармонирует с финалом трагедии. Путь Григория завершается окончательным крушением ложной идеи. Но трагедия разрешима, имеет выход.

Глубокий психологизм, детализация человеческого чувства, соединившись у Шолохова с первозданно-свежим, наивно-поэтическим восприятием мира, дали нам неповторимое сияние, радость того, что мы с полным правом называем шолоховской образностью. Весь окружающий человека мир – в движении, в работе… Все одушевлено, пережито, воспринято чувством. Многообразный мир природы и мир человека соединяются, как проявление единого, вечно сущего – матери-жизни.