«Герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы»»

Впервые вопрос о реальных прототипах Николая Всеволодовича С. был поставлен в 1920-е годы: Л.П. Гроссман предположил, что роман, «считавшийся до сих пор изображением нечаевщины, является у нас первой монографией о Бакунине» и представляет собой «одну из самых выдающихся трактовок личности Бакунина во всей мировой литературе». Как неубедительную оценил версию Гроссмана В.П.Полонский, установив полную независимость С. от анархиста Бакунина.

Несомненным (хотя и подвергшимся сложному субъективному переосмыслению) прототипом Ставрогина «аристократа, пошедшего в демократию», можно считать петрашевца Н.А.Спешнева (1821-1882), атеиста, социалиста и коммуниста, оказавшего сильнейшее влияние на молодого Достоевского и названного писателем «мой Мефистофель». О.Ф.Миллер, первый биограф Достоевского, в этой связи считал «Бесы» романом автобиографическим «в психологическом смысле». В контексте отношений Достоевского и Спешнева может быть интерпретировано письмо автора «Бесов» (от 8/20 октября 1870) к издателю «Русского вестника» М.Н.Каткову: «Я сел за поэму об этом лице потому, что слишком давно уже хочу изобразить его. По моему мнению, это и русское и типическое лицо. Мне очень, очень будет грустно, если оно у меня не удастся. Еще грустнее будет, если услышу приговор, что лицо ходульное. Я из сердца взял его».

Творческая история Ставрогина загадочна и драматична. Поиски «настоящего» героя вынудили автора радикально изменить первоначальный замысел, забраковать работу целого года и приступить к написанию связного текста только тогда, когда С. был вознесен на «безмерную высоту» и получил статус «обворожительного демона», властного соблазнителя и «господина разговора», «любопытного и язвительного, как Мефистофель».

В одном из автокомментариев к образу С. Достоевский писал: «Это целый социальный тип (в моем убеждении), наш тип, русский, человека праздного, не по желанию быть праздным, а потерявшего связи со всем родным и, главное, веру, развратного из тоски, но совестливого и употребляющего страдальческие судорожные усилия, чтоб обновиться и вновь начать верить. Рядом с нигилистами это явление серьезное. Клянусь, что оно существует в действительности» (письмо к Н.А.Любимову от марта-апреля 1872).

Художественная хронология «Бесов», романное действие которых длится один месяц, все же позволяет реконструировать и датировать биографическую предысторию С.: 1840 — год рождения С.; 1849 — начало домашнего воспитания; осень 1855 — декабрь 1860 — годы учебы в петербургском Лицее; 1861 — служба в гвардии и успехи в высшем свете; 1862 — дуэли, суд и разжалование в солдаты; 1863 — участие в польской кампании, производство в офицеры и отставка; 1864 — приключения в петербургских «углах», сближение с Петром Верховенским, Лебядкиным и Кирилловым; июнь 1864 — «происшествие» с Матрешей; март 1865 — женитьба на Лебяд-киной; июнь 1865 — приезд к матери («зверь выпустил когти»); весна 1866 — отъезд из России в Европу, начало четырехлетних путешествий; осень 1867 — интеллектуальные эксперименты над Шатовым и Кирилловым («В то же самое время, когда вы насаждали в моем сердце Бога и родину… вы отравили сердце этого… маньяка, Кириллова, ядом…

Вы утверждали в нем ложь и клевету», участие в реорганизации тайного общества по новому плану и написание для него устава; май 1868 — появление галлюцинаций, родивших идею покаяния и исповеди; конец 1868 — отказ от русского гражданства и покупка дома в Швейцарии; январь-июль 1869 — связь с Марией Шаговой в Париже, увлечение Лизой, скандальная история с Дашей, замысел двоеженства: «Я почувствовал ужасный соблазн на новое преступление… но я бежал, по совету другой девушки, которой я открылся почти во всем»; июль — август 1869 — написание исповеди и печатание ее в заграничной типографии; август 1869 — приезд в Россию вместе с тиражом «листков, назначенных к распространению»; 12 сентября 1869 — начало романного действия.

За месяц романного времени Ставрогин проживает целую жизнь: между намерениями, решениями и поступками пролегает бездна — надежд, сомнений, «проб», разочарований и краха. Каждый шаг С. обусловлен другим, давно происшедшим, каждое мгновение совершающейся катастрофы, каждая точка кризиса отягощены грузом прошлого. Стремление освободиться от ненавистных воспоминаний-галлюцинаций путем исповеди, покаяния («новая мысль» С.) и обнародования «листков» граничит с дерзким вызовом («Оглашу внезапно и именно в какую-нибудь мстительную, ненавистную минуту…»). Визит к старцу Тихону, разгадавшему подпольные замыслы С., и неудача акта исповеди провоцируют публичное признание, совершенное С. в гордыне «беспредельного высокомерия» и обернувшееся тотальной катастрофой («Я не убивал и был против, но я знал, что они будут убиты, и не остановил убийц»).

Пружиной романного действия и тайной интригой «Бесов» оказывается противостояние беса-политика Петра Верховенского, стремящегося втянуть С., аристократа и демонического красавца, в широкомасштабную провокацию, предполагавшую убийство Шатова и самоубийство Кириллова, а также подчинить С. своему влиянию и путем шантажа навязать ему роль самозванца и Лжецаря («Иван-Царевича»), соучастника и соруководителя смуты. Причины, по которым С. ввязался в политическую авантюру, случайны и непреднамеренны: «Я к этому обществу совсем не принадлежу, не принадлежал и прежде… Напротив, с самого начала заявил, что я им не товарищ, а если помогал случайно, то только так, как праздный человек…» В романе констатирован трагический итог пути «аристократа, пошедшего в демократию»: С. попустительствовал политическим мошенникам, поддался минутному искушению страсти и погубил Лизу, совершил смертный грех самоубийства. Вместе с тем «князь и ясный сокол» отказался от трона и венца царя-самозванца, не принял бесовской идеи захвата мира, а с ней — звания кумира-идола живого бога, дал нравственную оценку «верховенцам»: «Я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего… потому, что все-таки имею привычки порядочного человека и мне мерзило».

Фамилия «Ставрогин» (от греч. — крест) намекает на высокое предназначение героя. По мнению Вяч. Иванова, С. изменяет своему назначению: «Изменник перед Христом, он неверен и Сатане… Он изменяет революции, изменяет и России (символы: переход в чужеземное подданство и, в особенности, отречение от своей жены, Хромоножки). Всем и всему изменяет он, и вешается, как Иуда, не добравшись до своей демонической берлоги в угрюмом горном ущелье…

Николай Ставрогин отрицательный русский Фауст, — отрицательный потому, что в нем угасла любовь и с нею угасло то неустанное стремление, которое спасает Фауста; роль Мефистофеля играет Петр Верховенский, во все важные мгновения возникающий за С. с ужимками своего прототипа» (статья «Основный миф в романе «Бесы»»). Как писал Н.А.Бердяев, «поражает отношение самого Достоевского к Николаю Всеволодовичу С. Он романтически влюблен в своего героя, пленен и обольщен им. Никогда ни в кого он не был так влюблен, никого не рисовал так романтично. Николай С. — слабость, прельщение, грех Достоевского… В чем же трагедия ставрогинского духа, в чем тайна и загадка его исключительной личности?..

Приблизить к разрешению этой загадки может лишь миф о С. как творческой, мировой личности, которая ничего не сотворила, но вся изошла, иссякла в эмалировавших из нее «бесах». Это мировая трагедия истощения от безмерности, трагедия омертвения и гибели человеческой индивидуальности от дерзновения на безмерные, бесконечные стремления, не знавшие границы, выбора и оформления». По оценке С.Н.Булгакова, «С. нет, ибо им владеет дух небытия, и он сам знает о себе, что его нет, отсюда вся его мука, вся странность его поведения, эти неожиданности и эксцентричности, которыми он хочет как будто самого себя разубедить в своем небытии; а равно и та гибель, которую он неизбежно и неотвратимо приносит существам, с ним связанным». А.Л.Волынский видел в лице С. «большое психологическое явление… получившее впоследствии наименование декадентства».

«Ставрогин величайшее художественное создание Достоевского, — утверждал К.В.Мочульский, квалифицируя трагедию героя как агонию сверхчеловека. — Это человек нового зона… по сравнению с которым сверхчеловек Ницше кажется только тенью». Современная Достоевскому критика высказывала предположения о возможном литературном генезисе Ставрогина

«Это какая-то смесь Печорина с Дон-Жуаном и с тем героем «Парижских тайн», который посвящает досуги своей аристократической жизни и золото своих карманов скитанью по самым отвратительным … вертепам преступления!» (Е.Марков. Критические беседы). Л.П.Гроссман видел в образе С. итог размышлений Достоевского о людях могучей воли и сильных страстей: «Необъятная сила, непосредственно ищущая спо-кою, волнующаяся до страданий и с радостью бросающаяся во время исканий и странствий в чудовищные уклонения и эксперименты». Подчеркивая, что тип С. восходит к байроническому герою с его демонизмом, пессимизмом и пресыщенностью, Г.М.Фридлендер отмечал в образе С. новый трагический вариант романтического демонизма, присущего «хищному типу»: С. «индивидуалист до мозга костей, занятый всецело самим собой и в то же время именно поэтому болезненно ощущающий в себе зияющую «роковую» пустоту». Ф.И.Евнин называл историю С. «мистерией гибели великого грешника».

В постановке «Бесов», осуществленной в МХТ в 1913 г. (инсценировка Вл.И.Немиро-вича-Данченко называлась «Николай Ставро-гин»), роль С. играл В.И.Качалов. Горький, выступавший с протестами против постановки и требовавший ее запрещения, писал: «Не С. надобно показывать… теперь, а что-то другое. Необходима проповедь бодрости, необходимо духовное здоровье, деяние, а не самосозерцание… Довольно уже самооплеваний… бестолкового анархизма и всяких судорог» (Еще о «карамазовщине» // Русское слово. 1913. 27 октября).