«Уроки французского»

«Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, — нет, а за то, что сталось с нами после».

В пятый класс я пошёл в 1948 году. В нашей деревне была только младшая школа, и чтобы учиться дальше, мне пришлось переехать в райцентр за 50 километров от дома. В то время мы жили очень голодно. Из трёх детей в семье я был самый старший. Росли мы без отца. В младшей школе я учился хорошо. В деревне меня считали грамотеем, и все говорили маме, что я должен учиться. Мама решила, что хуже и голоднее, чем дома, всё равно не будет, и пристроила меня в райцентре к своей знакомой.

Здесь я тоже учился хорошо. Исключением был французский язык. Я легко запоминал слова и обороты речи, а вот с произношением у меня не ладилось. «Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок», от чего морщилась молоденькая учительница.

Лучше всего мне было в школе, среди сверстников, а вот дома наваливалась тоска по родной деревне. Кроме того, я сильно недоедал. Время от времени мама присылала мне хлеб и картошку, но эти продукты очень быстро куда-то исчезали. «Кто потаскивал — тётя Надя ли, крикливая, замотанная женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из её старших девчонок или младший, Федька, — я не знал, я боялся даже думать об этом, не то что следить». В отличие от деревни, в городе нельзя было словить рыбку или выкопать на лугу съедобные корешки. Частенько на ужин мне доставалась только кружка кипятку.

В компанию, которая играла на деньги в «чику», меня привёл Федька. Верховодил там Вадик — рослый семиклассник. Из моих одноклассников там появлялся только Тишкин, «суетливый, с моргающими глазёнками мальчишка». Игра была нехитрая. Монеты складывались стопкой решками вверх. В них надо было ударить битком так, чтобы монеты перевернулись. Те, что оказывались орлом вверх, становились выигрышем.

Постепенно я освоил все приёмы игры и начал выигрывать. Изредка мать присылала мне 50 копеек на молоко — на них и играл. Я никогда не выигрывал больше рубля в день, но жить мне стало намного легче. Однако остальной компании эта моя умеренность в игре совсем не понравилась. Вадик начал жульничать, а когда я попытался его уличить, меня сильно избили.

Утром мне пришлось идти в школу с разбитой физиономией. Первым уроком шёл французский, и учительница Лидия Михайловна, которая была нашей классной, поинтересовалась, что со мной случилось. Я попытался соврать, но тут высунулся Тишкин и выдал меня с потрохами. Когда Лидия Михайловна оставила меня после уроков, я очень боялся, что она поведёт меня к директору. Наш директор Василий Андреевич имел привычку «пытать» провинившихся на линейке перед всей школой. В этом случае меня могли исключить и отправить домой.

Однако к директору Лидия Михайловна меня не повела. Она стала расспрашивать, зачем мне деньги, и очень удивилась, когда узнала, что на них я покупаю молоко. В конце концов, я пообещал ей, что обойдусь без игры на деньги, и соврал. В те дни мне было особенно голодно, я снова пришёл в компанию Вадика, и вскоре снова был избит. Увидев на моём лице свежие синяки, Лидия Михайловна заявила, что будет заниматься со мной индивидуально, после уроков.

«Так начались для меня мучительные и неловкие дни». Вскоре Лидия Михайловна решила, что «времени в школе у нас до второй смены остаётся в обрез, и сказала, чтобы я по вечерам приходил к ней на квартиру». Для меня это было настоящей пыткой. Робкий и стеснительный, в чистенькой квартире учительницы я совсем терялся. «Лидии Михайловне тогда было, наверное, лет двадцать пять». Она была красивой, уже успевшей побывать замужем, женщиной с правильными чертами лица и немного косыми глазами. Скрывая этот недостаток, она постоянно прищуривалась. Учительница много расспрашивала меня о семье и постоянно приглашала ужинать, но этого испытания я вынести не мог и убегал.

Однажды мне прислали странную посылку. Пришла она на адрес школы. В деревянном ящике лежали макароны, два больших куска сахару и несколько плиток гематогена. Я сразу понял, кто прислал мне эту посылку — матери макаронов достать было негде. Я вернул ящик Лидии Михайловне, и наотрез отказался взять продукты.

Уроки французского на этом не кончились. Однажды Лидия Михайловна поразила меня новой выдумкой: она захотела играть со мной на деньги. Лидия Михайловна научила меня игре своего детства, «пристенку». Монеты следовало бросать о стену, а потом пытаться достать пальцами от своей монеты до чужой. Достанешь — выигрыш твой. С тех пор мы играли каждый вечер, стараясь спорить шёпотом — в соседней квартире жил директор школы.

Однажды я заметил, что Лидия Михайловна пытается жульничать, причём не в свою пользу. В пылу спора мы не заметили, как в квартиру вошёл директор, услышавший громкие голоса. Лидия Михайловна спокойно призналась ему, что играет с учеником на деньги. Через несколько дней она уехала к себе на Кубань. Зимой, после каникул, мне пришла ещё одна посылка, в которой «аккуратными, плотными рядами <…> лежали трубочки макарон», а под ними — три красных яблока. «Раньше я видел яблоки только на картинках, но догадался, что это они».