«Моё восприятие «Поэмы Горы» М. И. Цветаевой »
Муравьи на моей горе… Ассоциации, возникшие у меня, — метафора Маяковского — «бабочка поэтиного сердца». Казалось бы — бабочка и Гора…-«дистанция огромного размера», а глубинная общность есть. Только Маяковский говорит о «стоглавой воши», которая взгромоздилась на сердце поэта, а Цветаева — о муравьях.
Здесь определённая перекличка образов, как и масштаб чувств лирических героев Маяковского и Цветаевой: лавина, огнедышащая лава, которая сметает всё бытовое, обыденное, пошлое и заполняет мир только одним — Любовью…
Этот мир хрупкий и незащищённый, поэтому Маяковский свою боль скрывает под эпатажем и язвительностью, а Цветаева пишет о мести памяти.
Последние строки поэмы — почти заклятье любимому (как и в другом стихотворении, посвящённому Софье Парнок:"Благославляю Вас — на все четыре стороны!")
Но зато, в нищей и тесной
Жизни: «жизнь, как она есть» —
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
- памяти месть!
Гора (в моём восприятии) — гиперболизированное «Я» Марины Цветаевой, сочетание чувственности земной, истовости (или неистовства ?) в любви и духовного прорыва в высь, недосягаемую для муравьёв. Опять же вспоминаю Маяковского -«громада- любовь».
Но не только этот смысл в метафоре присутствует. Здесь столько значений, столько смыслов!
Да, от конкретного образа Смиховского холма поэт лишь отталкивается, это первый кирпичик в том многообразии символов, аллегорий, игры слов (ведь Цветаева виртуозно обыгрывает слова, даже приставки — помните: «Расстояния: вёрсты, мили…»). Но в этой игре слов есть одно: парение мысли.
За фейерверком аллитераций — горнии высоты Поэзии, Музы, Любви как смысла всего сущего.
Гора Цветаевой — это Царство не только Эроса, но и Духа тоже. И греховного начала в человеке, хотя Цветаева мыслит себя и своего возлюбленного «небожителями» (вижу в этом и гордыню и, да простят меня все любители поэзии Цветаевой, -эгоцентризм)
Та гора была — миры!
Боги мстят своим подобиям!
А муравьи — это «бытные люди», для которых гора всего лишь гора, которую можно застроить, поделить на участки (как вишнёвый сад) и наслаждаться обычным семейным счастьем, живя за городом.
О когда бы в сей мир явились мы
Простолюдинами любви!
О когда б, здраво и попросту:
Просто — холм, просто — бугор…
Что характерно, в эти годы сама Цветаева тоже жила «муравьиной» жизнью
(нужда, болезнь мужа, пелёнки, маленький ребёнок
В одном из писем Б. Пастернаку читаем:
«Моя жизнь — черновик, перед которым… мои черновики — белейшая скатерть… День: готовлю, стираю, таскаю воду, нянчу Георгия… занимаюсь с Алей по-французски, перечти Катерину Ивановну из «Преступления и наказания», это я…
Гора — это её Побег от «муравьиной» жизни, отсюда и гиперболизация того чувства, которое она во многом придумала, «слепила из того, что было».
В «Поэме конца» ясно видно несоответствие масштаба чувства Марины к лирическому герою самому объекту страсти (сцена прощания)
Здесь? Словно заговор —
Взгляд. Низших рас —
Взгляд. — Можно на гору?
В последний раз!
Гора — это ещё и свидетель другой, чужой — бытовой, мелкой и пошлой — проклятой Мариной любви: дачников, «лавочников на отдыхе», «любви без вымыслов», «без вытягивания жил».
Поэтому гора обречена быть «надгробием» Марининой души, любящей по-другому: страстно и безрассудно.
На развалинах счастья нашего
Город встанет мужей и жён. (Тех самых муравьёв…)