«Стихотворение В. Маяковского «Скрипка и немножко нервно» (Восприятие, истолкование, оценка)»

В шумном оркестре весело, грубо, шумно ведут разговор инструменты. О разном, о светском, но не о высоком, не о душевном. И только скрипка не боится быть собой. Плачет скрипка… Также и люди, пряча под маской внутреннюю пустоту, ведут громкие беседы, смело, пафосно, но ни о чем. И лишь немногие — гордо, одни, с душой, о жизни, о правде, о красоте.

Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» 1914 года — это высокохудожественный пример того, как поэт обращает «внимание на свою собственную психическую жизнь». Поэт вводит нас в обстановку фантастическую, сказочную, будто описанную пером Андерсена. Мы встречаемся с оркестром, состоящим из одушевленных, живых инструментов, среди которых «издергалась… и вдруг разревелась так по-детски» скрипка. Она упрашивала окружающих выслушать ее «речь», но столкнулась с тем, что «оркестр чуждо смотрел, как выплакивалась скрипка без слов, без такта».

Но вот неожиданно для сказочного повествования в разговор вступает сам автор, пытающийся подбодрить оскорбленную скрипку, которой геликон крикнул:

«Дура,

плакса,

вытри!"

Далее мы уже следим за действиями лирического героя, который теперь участвует в этой фантастической сцене:

Я встал…

зачем-то крикнул:

«Боже!»,

бросился на деревянную шею:

«Знаете что, скрипка?

Мы ужасно похожи:

я вот тоже

ору —

а доказать ничего не умею!"

И вот тут-то через слова, обращенные поэтом к скрипке, нам становится ясно, что фантастикой Маяковский в этом стихотворении пользуется не ради самой фантастики. Теперь мы понимаем, что скрипка — это не просто инструмент, это некий символ, символ внутреннего мира человека, по Маяковскому.

При такой трактовке образа открывается понимание и образов остальных инструментов. «Оркестр» — это толпа обывателей, не чутких к внутреннему миру людей, их окружающих, и нуждающихся в понимании. Образ «равнодушных» поэт создает, выдвинув на передний план несколько выразительных деталей: «барабан… устал, не дослушал Скрипкиной речи… и ушел», «глупая тарелка вылязгивала: «Что это?», «Как это?». Геликон вырисован поэтом совсем как человек — «меднорожий», «потный», способный выкрикнуть ругательство.

Но все же среди этой «обывательщины» есть тот, кто понимает музыку внутреннего мира. Это сам поэт. И пусть он «доказать ничего» не умеет, их со скрипкой ведь уже двое:

«Знаете что, скрипка?

Давайте —

Будем жить вместе!

А?!"

Эти последние строки несут в себе жизнеутверждающее начало, так как, если есть согласие между человеком и его внутренним миром, если они «вместе», еще есть надежда что-то «доказать» окружающим.

Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» поражает своей художественной силой. Оно построено на одном из любимых приемов поэта — фантастике, гротеске. Можно только восхищаться так точно подобранным образом скрипки — символом души, внутреннего мира человека. Ярко выделяющейся особенностью стихов Маяковского вообще и этого стихотворения, в частности, является то, что они не просто стройно передают мысль поэта, а «разговаривают» с читателем. Это создает эффект жизненных непредсказуемых ситуаций, выходящих за рамки стихотворения. Этому способствует обилие диалогов. В данном случае, диалог между скрипкой и разными инструментами, обращение поэта к скрипке, обращение музыкантов к поэту.

Эмоциональность речи подпитывается бесподобными выразительными метафорами и неологизмами: «меднорожий геликон», «оркестр чужо смотрел», «выплакивалась скрипка», «тарелка вылязгивала».

Для меня поэзия Маяковского — это что-то очень личное, потому что за внешней «грубоватостью» в ней скрыто большое сердце поэта, в котором болью отзывается любое пошлое, ничтожное, грубое проявление действительности. Стихотворение «Скрипка и немножко нервно» — это частичка его сердца, которая призвана разбудить людей от бесчувственного сна.

Грустное, красивое, проникновенное, образное, созданное со свойственной Маяковскому самобытностью, стихотворение «Скрипка и немножко нервно» оставляет в душе бурю эмоций и заставляет задуматься об искренности и самовыражении. Не одевая масок, не поддаваясь власти толпы, не давая душе завянуть и оставаясь самим собой, — только тогда мы сможем называться личностью.