«Стихотворение М. Лермонтова «Дума»»

Стихотворение было опубликовано в январском номере «Отечественных записок» за 1839 год. Основная мысль произведения — размышления о судьбах поколения.

11 сентября 1842 года Герцен записывает в своем «Дневнике»: «Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования, — а между тем наши страдания — почка, из которой разовьется их счастие. Поймут ли они, отчего мы лентяи, отчего ищем всяких наслаждений, пьем вино и пр. Отчего руки не подымаются на большой труд? Отчего в минуту восторга не забываем тоски?.. О, пусть они остановятся с мыслью перед камнями, под которыми мы уснем, мы заслужили их грусть…»

Действительно, время написания стихотворения — одно из наиболее мрачных в истории России. После поражения декабристов становится невозможной практически любая деятельность. В связи с этим в людях появляется стремление замкнуться в себе, уйти от жизни в мир дум. Стихотворение Лермонтова — не взгляд на поколение со стороны, а откровение человека, принадлежащего поколению: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…», «Я знал одной лишь думы власть — одну, но пламенную страсть…» и т. д. Поскольку поколение лишено возможности действовать,

…под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Тон «Думы», потрясший современников, воспроизводит эмоцию «социального отчаяния». Анализируя свое поколение, Лермонтов видит конфликт между разумом и страстью:

…И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

Это приводит к противоречию между смысловой законченностью фразы и эмоциональностью отдельного слова. Хотя многие строки афористичны («И ненавидим мы, и любим мы случайно…»), они не способны в полной мере вместить авторские эмоции.

Перед опасностью позорно малодушны,

И перед властию — презренные рабы —

фраза законченная, но за ней идут стихи, продолжающие ее эмоционально:

Так тощий плод, до времени созрелый,

Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

Висит между цветов, пришлец осиротелый,

И час их красоты — его паденья час!

Логическая связь между четверостишиями и частями стихотворения заметно ослаблена и фактически поддерживается лишь общей темой и эмоциональным строем. Каждое четверостишие — законченное предложение. Голос рассудка звучит открыто, голос страсти — приглушенно. Этот противоречивый поток прекрасно отражает сознание поэта, контраст между высотой чувства и отрицающей мыслью. На этом фоне слово часто функционирует в переносном значении: «состариться» означает не только физическую, но и духовную старость, «ровный путь без цели» — знак равнодушия, апатии, отсутствия жизненных тревог и падений. Часто встречаются метафоры («старость души», «жизнь-путь» и т. д.).

В первой части стихотворения основную эмоционально-смысловую .нагрузку несут традиционные слова элегического романтизма («печально», «томит», «вянем») и слова философского и общественно-политического значения («познанья», «сомненья», «добру», «злу», «рабы» и пр.). Выразительны резкие оценочные эпитеты («постыдно», «позорно»). Они подготавливают высокую романтическую ноту, которой заканчивается первая часть: «Так тощий плод…»

Во второй части слова ораторского стиля отсутствуют, их заменяют слова стиля элегического. Выразительный эффект достигается игрой «прозаизмов» и «поэтизмов» («остаток» — «чувства»), которая поддержана употреблением контрастирующих слов: «ненавидим» — «любим», «холод» — «огонь». Романтика сменяется реквиемом по поколению.

В последней части вновь появляются слова ораторского стиля в сочетании с лексикой, носящей философский оттенок: «ни мысли плодовитой», «судья», «гражданин» и т. д. Чем более убедительно развенчивается поколение, тем прозаичнее становится стиль.

Все вышесказанное позволяет говорить о жанровом своеобразии стихотворения. Это не традиционная элегия, для которой характерно единство стиля и интонации, не философская элегия, не гражданская ода. Содержание «Думы» не вмещается в границы какого-либо определенного жанра, ибо гражданская тема становится глубоко личной.

Лермонтов не отделяет себя от поколения, поэтому в стихотворении нет слов «я» и «вы», но есть слово «мы». Именно в этом заключается трагедия поэта, неотделимая от трагедии времени, поколения и страны.