«Сочинение по рассказу Чехова «Душечка»»

Удивительно переплетаются в творчестве Антона Павловича Чехова сатира и глубокая человечность. Что может быть смешнее Душечки — душевно ленивой, начисто лишенной самостоятельности мысли и чувства? Писатель рассказывает о ее жизни невозмутимо спокойным тоном, но это еще больше усиливает сатирическую остроту повествования. Тончайшими средствами раскрывает он образ человека, почти механически, как эхо, повторяющего чужое мнение. Мы читаем о первом браке героини: «После свадьбы жили хорошо. Она сидела у него в кассе, смотрела за порядками в саду, записывала расходы…»

И как будто вполне серьезно звучит это чеховское «жили хорошо». Но «счастье продлилось недолго».

Оленька овдовела. Горевала искренне и бурно, но недолго. Вскоре опять вышла замуж. «Пустовалов и Оленька, поженившись, жили хорошо…» Только она теперь сидит не в кассе увеселительногосада, а на лесном складе. И одно только подчеркнуто монотонное, дословно повторяющееся «жили хорошо», одинаковое и для первого и для второго брака, тонко, незаметно и настойчиво намекает на однообразие, мнимую заполненность жизни Душечки, удовлетворенной маленьким, жалким счастьем.

Характерная чеховская деталь: ее первый муж, содержатель увеселительного сада, все время страдает из-за погоды — раз дождь, не будет посетителей. И по поводу первого дня медового месяца автор как бы мимоходом замечает: «Он был счастлив, но так как в день свадьбы и потом ночью шел дождь, то с его лица не сходило выражение отчаяния». А потом уже следуют строки о том, что «жили хорошо».

Чехов умеет неожиданно повернуть слово, определение, образ так, что похвала вдруг оборачивается насмешкой, одобрение — иронией, благополучие оказывается застоем, а счастье — дремотным существованием. Однако ошибся бы тот, кто свел бы все содержание «Душечки» к убийственной издевке и разоблачению.

Героиня остается одна. Раньше, когда она была женой управляющего складом, ей снились горы досок и теса. А теперь она глядит безучастно на свой пустой двор. И такая же пустота — в ее сердце. Ей нечем жить, у нее нет мнений. А она не может без привязанности, без человека, которому она отдала бы без остатка свою маленькую душу. При всей духовной ограниченности она все-таки человечнее своих деловых, вечно озабоченных, занятых суетных спутников жизни — проклинающего дождь и разорение Кукина, степенного лесоторговца, ветеринара, умеющего говорить только о болезнях и бойнях.

И когда у нее поселяется чужой ребенок, она сразу же испытывает к нему, как к родному, матерински теплое чувство, смотрит на него с умилением, жалостью, любовью и восторженно повторяет вслед за ним: «Островом называется часть суши…» Это, пишет Чехов, «было ее первое мнение, которое она высказала…». Можно ли назвать эту сцену только сатирической и не заметить, что тонкая насмешка слита здесь с грустью и горьким сочувствием героине с ее доброй, несуразной, непросветной душой?

Душечка для Чехова не совсем потерянное и безнадежное существо. Она мещанка, но сколько сокрыто в ней любви и доброты, которые она с радостью и щедро дарит людям.

В наш технический век, когда слишком много жестокости и эгоизма, я думаю, не плохо бы позаимствовать у чеховской Душечки ее сердечности, доброты и душевного тепла, которые она так щедро дарила окружающим, находя в этом свое счастье.

Восьмидесятые годы XIX века в истории России были не только годами безвременья. Русская передовая общественная мысль, русская наука и искусство многим обогатились в эти годы. На духовном развитии Чехова не могли не сказаться такие явления эпохи, как труды Менделеева, Тимирязева, гениальные создания русской живописи — картины Сурикова, Репина, бессмертные творения Чайковского и Римского-Корсакова. В полном расцвете был гений Льва Толстого.

Но на поверхности жизни все казалось сонным, мрачным, безнадежным, — особенно таким представителям тогдашнего молодого поколения разночинной интеллигенции, входившим в жизнь, каким был Чехов, — людям «разочаровавшимся» в политике, еще не успев «очароваться» ею. В такое время вошел в русскую литературу новый могучий писатель — А. П. Чехов, ставший непревзойденным мастером рассказа, доказав тем самым непреложность чеховского афоризма: «Краткость — сестра таланта».

В своих небольших рассказах Чехов ставил большие проблемы современности, глубоко исследовал жизненные явления, обнажая причины социального неустройства. Эталоном общественного поведения стали бездуховность, пессимизм, подчас прямая измена идеалам добра, что отразило общий кризис дворянско-буржуазной культуры. Чехов не был связан с зарождающимся пролетарским движением, но, предчувствуя коренную перестройку всех форм общественной жизни, писатель выступал против косности, застоя, решительно отрицал существующий порядок. «Его врагом была пошлость, он всю жизнь боролся с ней… Никто до него не умел так беспощадно правдиво нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины» (М. Горький).

Сытое мещанское счастье вызывало у Чехова раздражение, он страдал от того, что в сонной одури обывательщины уничтожалась красота человеческих отношений. Отсюда тоска писателя по настоящей, духовно значимой жизни, полной труда и творчества. В этом чувстве, пожалуй, весь Чехов с его затаенным страданием, беспощадным обличением пошлости, активной защитой здоровых, деятельных начал человеческой жизни.

Осуждению духовного застоя, убожества обывательской жизни, собственнического счастья посвящена «Маленькая трилогия», включающая рассказы «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви». Герои этих рассказов отказываются от общественных идеалов, а это влечет за собой и их моральное падение. На примере Беликова («Человек в футляре») Чехов показывает, что из среды интеллигенции, равнодушной и пассивной, нередко выходили и убежденные защитники мракобесия. По мнению писателя, это закономерно: кто не борется за новое, за справедливость, тот рано или поздно оказывается ревнителем отжившего, косного. В образе Беликова Чехов дал символический тип человека, который сам всего боится и держит в страхе всех окружающих. Классической формулой трусости стали бе-ликовские слова: «Как бы чего не вышло!» Буркин, рассказавший об учителе Беликове, отмечает: «Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять — пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте». И в этом была опасность беликовых для общества: они душили все живое, воплощая косность, стремление остановить жизнь, опутать ее паутиной мещанства.

Как духовного брата Беликова мы воспринимаем героя рассказа «Крыжовник» Николая Ивановича Чимшу-Гималайского, все жизненные помыслы которого свелись к приобретению усадьбы с крыжовником. Эта усадьба, собственнические интересы стали для него своеобразным футляром, в котором он отгородился от окружающего мира. На пути к воплощению своей «голубой мечты» Николай Иванович растерял все человеческое, оскотинился, даже внешность его изменилась: «постарел, располнел, обрюзг; щеки, нос и губы тянутся вперед, — того и гляди хрюкнет в одеяло». Став владельцем имения, прежний работяга-чиновник превратился в настоящего барина, говорящего важным тоном, «точно министр». И взгляды, и высказывания его стали реакционными, вроде: «Образование необходимо, но для народа оно преждевременно».

Иван Иванович, рассказывая о брате то с насмешкой, то с тоской и гневом, обращается к молодому поколению: «Пока молоды, сильны, бодры, не уставайте делать добро! …если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!»

Еще одному аспекту темы духовного оскудения русской интеллигенции 80—90-х годов посвящен рассказ «О любви». В нем Чехов повествует о разбитом счастье, о том, как погибли тихая, грустная любовь и вся жизнь милого, интеллигентного человека, погрязшего в мелких хозяйственных заботах. Алехин духовно гибнет сам и невольно губит жизнь любимой женщины.

Своей «Маленькой трилогией» Чехов подводит читателя к неизбежному выводу, прозвучавшему в словах Ивана Ивановича: «Видеть и слышать, как лгут… и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и все это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишки, которому грош цена,— нет, больше жить так невозможно».

В рассказе «Ионыч», который близок по тематике к «Маленькой трилогии», Чехов раскрывает общественные причины духовного оскудения значительной части интеллигенции России в 90-е годы.
Высшим злом Чехов считал ложь. Он писал брату: «Не лгать в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет его в глазах говорящего». И самое важное условие для того, чтобы не прожить обывателем скучную мещанскую жизнь, не погрязнуть в пошлости,— честный творческий труд. «Надо поставить свою жизнь в такие условия, чтобы труд был необходим. Без труда не может быть чистой и радостной жизни»,— учил этот великий гуманист. До конца своей короткой жизни, зная, что смертельно болен, Антон Павлович Чехов учил доброму, чистому, вечному, учил оставаться человеком и в хорошем, и в плохом — в любой ситуации.