Константин Дмитриевич Бальмонт
«Анализ стихотворения Бальмонта «В безбрежности»»
Землю целую и неустанно,
ненасытно люби, всех
люби, ищи восторга
и исступления сего.
Этот эпиграф к своему стихотворению «В безбрежности» поэт взял далеко не случайно. Значит, разговор пойдёт о сверхлюбви, в понимании житейской и настоящей любви, восторженного поэта:
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
Как истинный символист, Бальмонт строит форму на символах, создавая гиперболический образ героя. «Тени» — это прошлое, которое выступает по воле поэта в роли будущего. В поэзии, оказывается, это возможно.
И чем выше я шёл, тем сильнее рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вокруг меня раздавались от Небес и Земли.
Рефреном идущие слова — «рисовались», «вдали», «раздавались» — создают двойной эффект действия: музыку и ритм движения. Это подтверждает пристрастное отношение Бальмонта — символиста к звуку и музыкальности стиха. Есть третья особенность, достигаемая рефреном: близкое становится далёким, а далёкое близки, и в постоянном чередовании пространств — гармония. Поэтому не страшно отдаляться от чего-то дорогого сердцу, потому что впереди — мир ещё прекраснее высвечивает это же самое, оставшееся вовсе не в прошлом пространстве…
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
Повинуясь новым ощущениям и принимая их как откровение, поэт, а вернее — лирический герой делает ещё одно открытие: всё встречное и вызывающее в его душе восторг одновременно и прощается с ним. Восторг встречи и грусть прощанья сливаются в божественное чувство блаженства со слезами на глазах. Это высшее состояние человеческого духа, но до следующего шага ввысь…
И внизу подо мною уже ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
Лирический герой переводит дух и в этот момент оценивает реальное своё положение в мире. Куда он зашёл? Первое сомнение вкралось в душу, потеснив восторг новизны. А зашёл он туда, где уже нет его Оберега — Земли, нет рядом Бога — Нового, нет вечного приюта душе человека. Замешательство усиливает момент догорания солнца, исчезает и последних между Богом и Землёй.
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И всё выше я шёл, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
Лирический герой начинает оправдывать целесообразность восхождения. Как бы ни было, он узнал, прикоснулся к тайне высшей любви, ко всему сущему, но он опередил события. Тени уже обгоняют его, те самые, которые несколько мгновений назад он научился «ловить».
Но лирическому герою не хочется возвращаться в исходную точку, хотя он уже в этом не волен. Ему осталось только сохранять позу, что он и делает: имитирует движение вверх. Но это — самообман. Это уже — память о чудных мгновениях. И снова, чтобы войти в состояние блаженства, надо, как советует Достоевский, целовать землю, всех любить.
Таков лирический герой Бальмонта в им же созданном мире. Он не может смириться с тем, что восторг зависит от необъятности мирового пространства, и этим приближает новые и новые открытия для человеческой души.
Бальмонту суждено было стать одним из значительных представителей нового символического искусства в России. Однако у него была своя позиция понимания символизма как поэзии, которая, помимо конкретного смысла, имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намёков, настроения, музыкального звучания. Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм — поэзию впечатлений.