Александр Трифонович Твардовский


Биография
Биография писателя
Произведения
13 произведений
Сочинения
90 сочинения

«Политические взгляды Твардовского в его поэмах»

Сочинение



Твардовский не только выразил радикальные для того времени политические взгляды, но и обрисовал смешные и грустные нравственно-психологические черты современности. Загробное начальство, сеющее скуку среди подчиненных, само не прочь поразвлечься, подглядывая в \"стереотрубу\", \"до какого разложенья докатился их тот свет\", услаждая себя созерцанием \"буржуазной\" порнографии. Эти запретные радости - только для \"загробактива\". Если же рядовой человек выразил свои естественные желания - попить воды, выспаться, он тут же заподозрен в крамоле, и рутинный мир жестоко глушит их. В сюжете есть намек на то, что система находится в постоянной готовности подавить живое с помощью ГУЛАГа. Приказ о ликвидации ЧП в подземном государстве (обнаружен живой Теркин среди мертвых) гласит: \"Запереть двойным замком, | Подержать негласно, | Полноценным мертвяком | Чтобы вышел. - Ясно\".

За поэмой \"Теркин на том свете\", несомненно, стоят и биографические реалии. В 1952 г. на XIX съезде ВКП(б) была переименована в КПСС, в связи с чем производился обмен партийных документов. В учетной карточке поэта было записано, что он \"сын кулака\", и это \"клеймо\" Твардовского сильно возмущало. В письме Н. С. Хрущеву он писал: \"Я вспомнил свое детство, раннюю юность, полные, за редкими проблесками относительного достатка, лишений и тяжелого труда, и не могу даже условно (ведь практически это не имеет значения для моей нынешней судьбы) согласиться с этой отметкой\". Поэта смущала двойственность репутации, влекущая к неизбежной фальши. Обращаясь к новому главе партии, автор \"Теркина\" далее писал: \"В многочисленных изданиях моих книг, в учебниках и хрестоматиях советской литературы, в библиографических справках - всюду указывается, что писатель Твардовский А.Т. - сын крестьянина-кузнеца, т.е. выходец из трудовой семьи, человек, с малых лет познавший труд, и т.п. Таким образом, получается, что у меня как бы две биографии: одна - в книжках - для народа, для читателей, в том числе детей-школьников, - другая в учетной карточке\". Все хлопоты, разбирательства закончились резолюцией \"В просьбе ... отказать\".

Жизненным фоном для \"Теркина на том свете\" оказались и драматические перипетии редакторской деятельности. Ожидая решенного в \"верхах\" снятия с поста главного редактора журнала \"Новый мир\", Александр Трифонович писал своему другу Валентину Овечкину 24 мая 1954 г.: \"Что касается моего дела, то скажу тебе здесь одно: только развернувшаяся работа над загробным Теркиным удерживала меня от почти что отчаяния. Друзья некоторые выжидательно примолкли, недруги возликовали уже было\". \"Попросту: дела архиплохи, о чем ты лишь в сотой доле можешь догадываться, читая газеты, - писал он тому же адресату через некоторое время. - Из \"Нового мира\" меня \"уходят\" (уже объявлено предварительно), \"Теркин\" мой, как это подтверждают теперь и те, что пожимали мне руки, оказывается, \"пасквиль\", \"клеветническая\" и т. п. вещь. Нет даже речи о поправках или доработках\".

Почему так агрессивно набросились на Твардовского литературные и партийные чиновники? Ответ на этот вопрос легче всего найти в тексте. Автор поэмы о путешествии на тот свет противостоит всему, что убивает душу, он \"рад весьма, что в преисподней не пришелся ко двору\". Ему по-прежнему дорог не идеальный, но дотошный в искании истины, справедливый и остроумный человек, не разучившийся ценить самые простые вещи. Такой герой не стыдится быть собой, не хочет играть фальшивую роль. Психологической достоверности автор добивается, описывая мелкие детали, \"пустяковые\" переживания, например:

За рекой Угрой в землянке -
Только сел, а тут \"в ружье!\" -
Не доел консервов банки,
Так и помню про нее.

Оттенки комического, самые многообразные, словно облако окутывают все уровни художественного содержания. Оно дает простор для индивидуального восприятия. Читателю постоянно надо додумывать, \"смекать\", рисовать воображаемые картины того, что стоит за стихами. Думается, что \"эзопов язык\" помогал автору не только обойти цензуру, но и спасти читателя от казенной скуки.

Поэма \"За далью - даль\" создавалась довольно долго - целое десятилетие (1950- 1960). Временная дистанция обусловила существенное различие между отдельными главами и отрезками произведения. Декларативные и несколько растянутые страницы сочетаются с написанными свежо и блестяще. Неповторимые черты личностного взгляда, манеры видения, строй поэтической речи, отличающий индивидуальный голос, - все это особенно ярко и обаятельно, когда воспроизводится то, что было особенно остро и глубоко пережито. Известно, что поэт, художник бывает наделен необычайной памятью о конкретных чувственных (зрительных, обонятельных, осязательных, слуховых, вкусовых) впечатлениях детства. Обратим внимание, как подробно отложился в памяти автора поэмы минутно-вечный отрезок младенческой поры:

И отсвет жара горнового
Под закопченным потолком,
И свежесть пола земляного,
И запах дыма с деготьком -
Привычны мне с тех пор, пожалуй,
Как там, взойдя к отцу в обед,
Мать на руках меня держала,
Когда ей было двадцать лет...

Параллель личной и общенациональной судьбы развертывается в произведении с каким-то внутренним спокойствием. Поэтическая речь не отличается экспрессией, однако скрытые, подспудно затаенные чувства ощущаются как очень глубокие и выстраданные. Твардовский не любит \"себя выставлять на испод\", он деликатен и застенчив перед читателем. Лишь добрая усмешка составляет эмоциональный тон многих глав. Путешествие по географическим широтам и просторам памяти сопровождается иногда символическими картинами за окном. Беспредельная степь, и только \"Старообразные березки | Белеют голые, как кость\". Чем-то древним веет от этого пейзажа. Образы и детали получают друг от друга ассоциативные отсветы. Само быстро несущееся навстречу время - глобальная метафора поезда, летящего навстречу громадным пространствам. Новое обретается и, не успев развернуться перед глазами, почти мгновенно проносится мимо, как \"все, что ты уже терял | За неустанной встречной новью\".

В главе \"Литературный разговор\" читатели метко критикуют писателя, а он рад, что им нужен \"жар живой правдивой речи, а не вранья холодный дым\". Автор не претендует на сверхзнание. Человеческая естественная ограниченность, сознание малости индивидуального опыта, суженности поля зрения, невозможности вникнуть во все и окончательно понять все - границы, которых не переступить. Даже когда поэт сам проехал через какие-нибудь места, нет оснований считать их освоенными: многие элементы жизненного пространства проходят, не касаясь чувств и интеллекта, как бы ни сожалел об этом путешественник (\"И что за земли - знать не буду. | Во сне ушли из-под колес\").

В \"Далях\", как коротко называл свой труд Твардовский, есть немало сценок, сжато и бегло, но довольно выразительно запечатлевших силуэты попутчиков, за которыми угадываются сложные характеры, явно не укладывающиеся в шаблонные схемы. Такова импровизированная зарисовка увиденного в коридоре вагона:

Где дама строгая в пижаме


Загромоздит порой проход,
Смущая щеголя с усами,
Что не растут такие сами
Без долгих вдумчивых забот.

Автор тепло вспоминает дом, простые человеческие отношения, дорогие с ранних детских лет: \"Уют особенной цены, | Что с первой детскою кроваткой | У голой лепится стены...\" Для него нет сомнения, что в каком-нибудь закопченном барачном углу можно встретить одухотворенность высшего порядка. Суровая сибирская земля - \"недоброй славы край глухой\" - внушает одновременно и горделивое сознание широты и простора страны, и непонятное поначалу чувство вины, немого укора. Поэт не может забыть, что Сибирь для многих была чужой, постылой, проклинаемой - местом ссылки, каторги, неволи. С этим горьким мотивом связана глава \"Друг детства\".

Во второй половине 1960-х годов завершена поэма \"По праву памяти\", задуманная как продолжение \"За далью - даль\". Она обращена и к тем, кто \"из другого поколенья\", и к ровесникам поэта. Первая глава \"Перед отлетом\" была опубликована в последнем прижизненном сборнике как отдельное стихотворение. Все остальные главы увидели свет только в 1987 г. Каждая глава отражает важнейшие события в жизни героя и страны. Первая описывает юность героя. Это как бы глубокий археологический слой: \"Давно ли? - Жизнь тому назад\". Вторая глава \"Сын за отца не отвечает\" - узловая. Автор гневно, с публицистической остротой, обнажает суть грубого вмешательства власти в сферу семейную, в результате которого библейские, издревле мыслимые как теплые, добрые, исполненные любви понятия отец и сын становятся искаженными до гротеска. Толкование сталинской фразы об отце и сыне теперь требует знаний не только филологических:

Пять слов по счету, ровно пять.
Но что они в себя вмещают,
Вам, молодым, не вдруг обнять.

\"То был отец, то вдруг он - враг\". Какое смятение в душе юноши! Сколь привлекательны идеи равенства, братства, вытекающие из христианских заветов, и почему нужно делать такой страшный выбор - между родным отцом и благородной идеей, когда на деле оказывалось, что выбор этот - между отцом и жизнью? Так глубока рана в душе, что, будучи уже в зрелых летах, герой восклицает: \"О годы юности немилой...\" Искренний порыв идти в ногу со временем оборачивается для лирического героя горькой иронией: оставивший отцовский дом для активного участия в строительстве новой жизни сын для вершителей народных судеб лишь щепка, которую именуют \"отродьем, | Не сыном даже, а сынком\".

Но сыновнее сердце хранит верную любовь к отцу-труженику. О ней напоминает возникающее в памяти видение отцовских рук: \"В узлах из жил и сухожилий, | В мослах поскрюченных перстов\", неразгибающихся, загрубевших в работе: \"отдельных не было мозолей - | Сплошная. Подлинно - кулак!\" Отец-кулак землю \"кропил своим бесплатным потом\". Слово возвращает нас к религиозному ритуалу, и развивающаяся аналогия обогащает авторский анализ минувшего.

Облик \"отца народов\" приобретает демонические черты, в тексте возникают лермонтовские реминисценции: \"Он говорил: иди за мною, | Оставь отца и мать свою...\" Демон, увлекающий жертву, пожалуй, менее страшен, нежели новоявленный сеятель смерти, убивающий в душе все, что не освящено его именем. Нравственные заветы для переставших верить в настоящего Бога оказались перевернутыми. И - что особенно горько - агрессивные законы демона приняты как свои рядовыми участниками мистерии.

А мы, кичась неверьем в Бога,
Во имя собственных святынь
Той жертвы требовали строго:
Отринь отца и мать отринь.

Пафос третьей главы - в критике беспамятства, пассивного ожидания указаний сверху, которое сродни языческому поклонению: \"Нет, дай нам знак верховной воли, | Дай откровенье божества\". Своей инфантильностью, безответственностью иные современники заслужили снисходительную иронию: \"Как наигравшиеся дети, | Что из отлучки взрослых ждут\". Автор горячо выступает в защиту истинного знания о прошлом, - только это может помочь людям по-настоящему выдержать испытания, сохранить человеческое лицо.

Особой силы жизнеутверждения, глубокой мудрости исполнена поздняя лирика Твардовского. Ее совершенство оказалось неожиданным даже для многих ровесников поэта, воспринявших ее, как заметил К. Симонов, \"в заскорузлом для потрясения поэзией немолодом возрасте\". \"И поразило не то, как она написана, хотя и это поразительно, а то, как в ней подумано о жизни, с какой глубиной, печалью и мужеством, заставлявшими заново подумать о самом себе, как живешь и как пишешь\". В одном из стихотворений, посвященных поэзии, описано, какие требования предъявляет к себе возмужавший мастер:

От сладких слез, что наготове,
По крайней мере удержись.
Года обязывают строже,
О прежних вспышках не жалей.
Не шутка быть себя моложе,
Труднее быть себя зрелей.