«Драматургия пьесы Петрушевской»

Примечательно, что перечень драматургов “новой волны” открывается женским именем. Кому как не женщине было под силу пристальней вглядеться в семейно-бытовой уклад современного человека, болезненно остро ощутить все неблагополучие этого уклада. Так рядом с производственными драмами А. Гельмана и И. Дворецкого появилась в 1973 г. пьеса Л. Петрушевской “Уроки музыки”. Она была опубликована лишь через 10 лет, в 1983-м, в серии “В помощь художественной самодеятельности” (где начинали путь к зрителю и читателю и вампиловские произведения). В центре действия пьесы Петрушевской были две обычные семьи - Гавриловы и Козловы, и события здесь разворачивались самые обыкновенные, которые и вне сцены случаются повсюду. И как оценивать эти события, тоже однозначно ответить трудно: как в жизни - можно и так и этак. Завтраки, сборы на работу, обеды, телевизор по вечерам, семейные ссоры - больше ничего в пьесе вроде бы и не происходит. “Подсматривание в замочную скважину”, “магнитофонная драматургия” - так определили особенности творчества Петрушевской критики. Вроде бы показанная драматургом “изнанка жизни” всем давно знакома, но эти житейски узнаваемые ситуации и персонажи почему-то вызывают острую жалость. Может быть, потому, что и сами они о себе, и автор о них рассказывают доверчиво и простодушно, не вынося никаких окончательных оценок и никого не призывая к ответу. “Ее талант поразительно человечен, - так отозвался о творчестве Петрушевской режиссер О. Ефремов. - Она видит и пишет современного человека на самой глубине. В ней живет ощущение истории, и в ее пьесах есть дух катарсиса, о котором часто забывают наши драматурги и театральные деятели”.

Петрушевская в “Уроках музыки” и последовавших затем пьесах (”Три девушки в голубом”, 1980; “Квартира Коломбины”, 1981; “Московский хор”, 1988 и др.) художественно исследовала важный в российской действительности процесс - деформацию личности под воздействием унизительных для человеческого достоинства бытовых условий существования. Пресловутый быт выжимает из героев Петрушевской все жизненные силы, и в их душе уже не остается места для праздника, светлой надежды, веры в любовь. “Многие художники вообще полагают, что им тут не место, - отмечает критик Н.Агишева, - и брезгливо устремляются от плачущих детей и ругающихся алкоголиков на просторы большой жизни. Петрушевская остается там, где людям плохо и стыдно. Там ее музыка. А секрет ее в том, что плохо и стыдно, хотя бы иногда, - бывает всем. Поэтому пишет Петрушевская про каждого из нас”.

Презрение к “мещанству”, “быту”, которое десятилетиями культивировалось в советской литературе, привело к тому, что ключевое для русской литературы понятие дома постепенно было утеряно. Драматурги “новой волны” остро ощутили эту потерю, и помимо пьес Петрушевской появились “Старый дом” А. Казанцева, “Смотрите, кто пришел!..” и “Колея” В. Арро, “Порог” А.Дударева. Стоит обратиться подробнее к некоторым из этих пьес. ”Старый дом” А. Казанцева в свое время преодолел цензурные препоны вполне благополучно. Видимо, произведение спасло название, предполагавшее, что автор будет бичевать уже отжившие свое “гримасы быта”.


Старый дом в пьесе - это старинный особняк, превращенный в коммуналку. Герои несколько раз упоминают о том, что в их доме несколько раз останавливался сам Лев Толстой. А во что же превратили его теперь? Контраст очевиден. Давно ушло в прошлое золотое правило человеческого общежития - невмешательство в частную жизнь других, сугубая деликатность в вопросах личных. Персонажам “Старого дома” с детства внушалось прямо противоположное: во всем отчитайся перед коллективом; нет и не может быть у советского человека таких тайн, которые не подлежали бы контролю и разбирательству со стороны соседей, сослуживцев - всех, кто считает себя призванным “бдить” от лица государства. И вот результат подобного воспитания перед нами - Резаев, считающий своим священным долгом ханжеское вторжение в отношения двух влюбленных - Олега и Саши. Этому добровольному соглядатаю доставляет удовольствие выслеживать новоявленных Ромео и Джульетту повсюду, призывать на их головы “гнев общественности” и даже грозить расправой: “Как говорить с ними? На каком языке? Стрелять… Стрелять, как бешеных собак!” Стараниями Резаева и ему подобных в старом доме, в этом густонаселенном коммунальном муравейнике, не остается места для любви. Загнанная на чердак, она мечется в поисках “своего угла”, но пристанища так и не находит. Молодые герои в конце концов сдаются и отступают перед натиском “возмущенной общественности”. Любовь, захватанная чужими грязными руками, высмеянная и разрушенная, во имя чего? Да просто из-за того, что сама по себе она явление из ряда вон выходящее, недопустимая вольность в превращенном в советскую казарму старом доме.

Дом (в данном случае дача) является центром притяжения и своеобразным источником конфликта и в пьесе с символическим названием “Смотрите, кто пришел!..” В. К. Арро (р. 1932). На первый взгляд может показаться, что перед нами столкновение “выходца из народа” и кичливо отринувшей его интеллигенции. Но, присмотревшись к героям В. Арро внимательнее, мы понимаем, что положение дел на даче куда более безнадежно. Нет здесь вообще ни одного настоящего интеллигента, давно уже нет, а есть, по верному замечанию Л. Аннинского, “спор нуворишей разного срока призыва”. Возглавляет список действующих лиц хозяин дома Шабельников - младший научный сотрудник, подрабатывающий ремонтом квартир. Он как будто и претендует на звание интеллигента и искренне презирает новоявленных покупателей, но в сущности отличается от них немногим. Он также мечтает о времени, “когда у нас все будет”, и готов многое уступить за современный комфорт и материальное благополучие. Не возникает у читателя особенных симпатий и к старику Табунову с его прямолинейными суждениями и всем давно надоевшими проповедями о “счастье будущих поколений”. Ему так же, как и Шабельникову, нечего противопоставить новому “хозяину жизни” Кингу.

Кинг, старающийся всеми силами сторговать дачу у нынешних владельцев, конечно, не вызывает сочувствия или уважения, но понять его уязвленное самолюбие можно. Унижения, глубоко пережитые в детстве, сформировали в нем несгибаемую целеустремленность и решимость пробиться, устроиться в этой жизни любой ценой. И не просто устроиться, а получить доступ в высшее общество - в среду, которая в духовном и интеллектуальном отношении выше его. К тому же и в “высшем обществе” этот действительно хорошо знающий свое дело парикмахер не намерен оставаться на вторых ролях. Он мечтает, чтобы при его появлении все присутствующие радостно-восторженно восклицали: “Смотрите, кто к нам пришел!” Кинг намерен купить себе не просто дачу, но и более высокое, по его представлениям, положение в обществе. Для него все на этом свете “товар”. Кинг может себе позволить широкий “купеческий” жест: подарить сторожку где-то на задворках дачи несостоятельным родственникам бывшего владельца и в качестве ”платы” услышать наконец эти заветные слова “для своих”: “Смотрите, кто к нам пришел!” Услышит ли он их? Разумеется, услышит. Энергии ему, в сравнении с младшим научным сотрудником Шабельниковым, не занимать.