Леонид Николаевич Андреев


Биография
Биография писателя
Произведения
19 произведений
Сочинения
20 сочинения

«Творчество Леонида Андреева»

Сочинение

Накануне Революции 1905 г. в творчестве Андреева нарастают бунтарские мотивы. Жизнь Василия Фивейского в одноименном рассказе (1904) – это бесконечная цепь суровых, жестоких испытаний его веры. Утонет его сын, запьет с горя попадья – священник, «скрипнув зубами» громко повторяет: «Я – верю». У него сгорит дом, умрет от ожогов жена – он непоколебим! Но вот в состоянии религиозного экстаза он подвергает себя еще одному испытанию – хочет воскресить мертвого.

«Тебе говорю, встань!» – трижды обращается он к покойнику, но «холодно-свирепым дыханием смерти отвечает ему потревоженный труп». Отец Василий потрясен: «Так зачем же я верил? Так зачем же ты дал мне любовь к людям и жалость? Так зачем же всю жизнь мою ты держал меня в плену, в рабстве, в оковах?». Сюжет рассказа «Жизнь Василия Фивейского» восходит к библейской легенде об Иове, но у Андреева она наполнена богоборческим пафосом, в то время как у Ф. М. Достоевского в «Братьях Карамазовых» эта же легенда символизирует непоколебимую веру в Бога.

«Жизнь Василия Фивейского» дышит стихией бунта и мятежа, – это дерзостная попытка поколебать самые основы любой религии – веру в «чудо», в промысел божий, в «благое провидение». «Я убежден, – писал Андреев, – что не философствующий, не богословствующий, а искренне, горячо верующий человек не может представить бога иначе, как бога-любовь, бога-справедливость, мудрость и чудо. Если не в этой жизни, так в той, обещанной, бог должен дать ответы на коренные запросы о справедливости и смысле. Если самому «смиренному», наисмиреннейшему, принявшему жизнь, как она есть, и благословившему бога, доказать, что на том свете будет как здесь: – он откажется от бога. Уверенность, что где-нибудь да должна быть справедливость и совершенное знание о смысле жизни – вот та утроба, которая ежедневно рождает нового бога. И каждая церковь на земле – это оскорбление неба, свидетельство о страшной неиссякаемой силе земли и безнадежном бессилии неба».

Андреев создает полную драматизма сцену, в которой измученный несчастьями деревенский попик вырастает в богатыря-богоборца. Силой своей исступленной веры он хочет воскресить погибшего в песчаном карьере батрака Семена Мосягина. Но чуда не происходит. Обманута, растоптана вера, оказавшаяся бессильной свести небо на землю. На первых страницах повести один из ее героев – дьякон сравнивает священника своего прихода о. Василия с Иовом, и с этого момента рассказ о Фивейском невольно сопоставляется читающим с книгой Иова. Но повесть Андреева имеет лишь внешнее сходство в изложении о мытарствах и страданиях о. Василия с испытаниями, ниспосланными Иову.

В конечном счете Иов убеждается, что не в его власти постичь пути Господни и поэтому он смиряется и говорит: «Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Библия, Кн. Иова, 42:5-6, с. 658). Василий же, как мы уже отмечали, в противовес этому гневно восклицает, обращаясь к Богу: «— Так зачем же я верил? –Так зачем же ты дал мне любовь к людям и жалость – чтобы посмеяться надо мною» Так зачем же всю жизнь мою ты держал меня в плену, в рабстве, в оковах? Ни мысли свободной! Ни чувства! Ни вздоха! Все одним тобою, все для тебя. Один ты! Ну, явись же – я жду!». Андреева по праву считают мастером психологического рисунка. «Жизнь Василия Фивейского» – одна из лучших его психологических вещей.

Естественно, что автора больше всего занимает внутренний мир о. Василия. Как же он его отображает? Психологический метод Андреева отличается от метода Л. Толстого, объясняющего и договаривающего за героя его мысли и чувства, как осознанные самим героем, так и гнездящиеся в подсознании, неуловимые, струящиеся… Андреев идет иным путем. Не воссоздавая последовательного развития психологического процесса, как это делали Толстой и Достоевский, он останавливается на описании внутреннего состояния героя в переломные, качественно отличные от прежних, моменты его духовной жизни, и дает авторскую результативную характеристику. Важным не только литературным, но и общественным событием стало появление антивоенной повести «Красный смех» (1904).

Ее тематическая основа – события русско-японской войны, но сюжетно-копозиционный центр произведения составило потрясенное, болезненно галлюцинирующее сознание участника кровавой бойни: «Это красный смех. Когда земля сходит с ума, она начинает так смеяться. …она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу». Андреев хотел, чтобы повесть издали с офортами любимого им Ф. Гойи «Бедствия войны». Ключом к пониманию главной идеи повести являются слова одного из братьев, от имени которого ведется повествование в «Красном смехе»: «…ведь нельзя же безнаказанно десятки и сотни лет учить жалости, уму, логике – давать сознание. Можно стать безжалостным, потерять чувствительность, привыкнуть к виду крови, и слез, и страданий – как вот мясники, или некоторые доктора, или военные; но как возможно, познавши истину, отказаться от нее?..

Миллион людей, собравшись в одно место и стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково несчастны, – что же это такое, ведь это сумасшествие?». Андреев показывает воздействие войны на сознание ее участников и людей, которые не были на войне, но потрясены судьбой десятков тысяч ее несчастных жертв. Несмотря на фактографичность повести, задача Андреева заключалась не в том, чтобы отобразить «факты войны», которые, по его словам, «всегда одинаковы», а в том, чтобы воспроизвести отношения к войне современников, близких ему по духу, героев «гаршинской складки», и свое собственное отношение, которое «…также факт, и весьма немаловажный» (Лит. наследие, С. 244).Жанр «Красного смеха» Андреев определил как «фантазию на тему о будущей войне и будущем человеке».

Идейный подтекст «фантазии» состоит в том, что разумный интеллигентный человек XX в., участвующий в войне, не имея каких-либо гуманных целей или освободительных задач, должен перестать существовать как личность, как полноценный член общества, как представитель культурного человечества. «Красный смех» был воплем о несоответствии этических и исторических гуманных представлений культурного человечества реальному состоянию мира, он был криком о необходимости спасения человека, людей, народов, человечества от «мировой заразы», насаждающей войны как способ собственного существования и распространения.

Андреев предоставляет свою квартиру для заседания ЦК РСДРП, которую он считал «самой крупной и серьезной революционной силой», дает согласие на сотрудничество в большевистской газете «Борьба», участвует в секретном совещании финской Красной Гвардии. В повести «Губернатор» (1906) Андреев оправдывает террористические акты против царских сановников. Завязка сюжета повести – расстрел демонстрации рабочих по распоряжению губернатора. Но ни эта завязка, ни процесс подготовки и осуществления убийства губернатора террористами не составляют собственного сюжета повести. Как и все факты внешней жизни, эти даны в повести через призму восприятия губернатора, как толчок к его переживаниям.

Основа сюжета – духовная эволюция губернатора, внутренний процесс его второго, нравственного рождения, происшедшего в момент его физической, вынужденной желанной и необходимой кончины. «Не тот момент драматичен, когда по требованию фабриканта уже прибыли солдаты и готовят ружья, а тот, когда в тиши ночных бессонных размышлений фабрикант борется с двумя правдами и ни одной из них не может принять ни совестью, ни издерганным умом своим»

В драме «К звездам» (1906), самом оптимистическом своем произведении, автор утверждает социальную ценность подвига, и научного, и революционного. Андреев выводит на сцену представителей лучшей части современного человечества – ученых, для которых работа есть повседневный подвиг, и революционеров, для которых героизм есть жизнь. В пьесе разграничены «верх» и «низ». «Верх» – это те, кто приблизился «к звездам», к вечности, бессмертию, совершенству. Где-то «внизу» обитают те, кто страдает, ищет, но еще не знает путей наверх. Было бы неверно утверждать, что Андреев примиряет точки зрения революционеров и ученых, «романтиков» и «реалистов», «верха» и «низа». Он объединяет, синтезирует все лучшее, что было в арсенале «пионеров» науки и революции.

Вот почему рядом с Трейчем и Николаем (сыном Терновского), носителями социально-активной философии жизни как равновеликий стоит астроном Терновский. Вот почему в его финальном монологе слиты воедино современное научное знание о жизни и революционно-философское представление движении бытия как прогресса, как конечного торжества Солнца, Разума и Гармонии. После разгрома в Финляндии Декабрьского вооруженного восстания и красной Гвардии наступает полоса глубокого идейного и психологического кризиса Андреева. «Не на кого надеяться русской революции, – пишет он Горькому в октябре 1906,- мало друзей у свободы, и нет у нее горячих любовников». К нему возвращаются мысли о роковой предопределенности людских судеб, о бесплодности сопротивления извечным законам жизни, его пессимизм принимает «космический» (Горький) характер.

А после смерти в ноябре 1906 Александры Михайловны, жены, которая была ему и другом, и литературным советчиком, Андреев вступает в полосу депрессий, осложненных приступами запоев. Разочарования в недавних предчувствиях и надеждах, скептическая оценка и отдельного человека, и «толпы» – вот что устанавливает идейно – эмоциональную тональность андреевских произведений послереволюционного периода. Так, полон непримиримой ненависти к существующему Савва (драма «Савва» 1906). Но, подчеркивает Андреев, он ««не герой» мой … это – еще раз и еще раз трагическое жизни, тоска о светлом, загадка смерти» (Лит. наследство. Т. 72. С. 266).
«Савва» – это социально-философское художественное произведение «о трагическом в жизни», « тоска о светлом», алкание раскрепощения человека. Ее идейно-художественная задача, как ее понимал автор, «дать синтез российского мятежного духа в различных крайних его проявлениях» (Андреев Л. Неизданные письма. Публикации и комментарии Л. И. Беззубова. – Учен. Зап. Тартуского ун-та, 1962, т. 5. Вып. 119, С. 385). Пессимистичен по своей оценке перспектив революционных восстаний рассказ «Так было» (1906).

Рассказ «Так было» и драма «Савва» не кончаются полной и торжествующей победой. Но победы нет ни в повести «Губернатор», ни в пьесе «К звездам». «Физической» победы революции у Андреева никогда и не могла быть даже в самых светлых его вещах («К звездам», «Из рассказа, который никогда не будет окончен», «Иван Иванович»), она могла быть и была только духовной. И тогда она свидетельствовала и о демократической направленности творчества Андреева, и о его романтической увлеченности, и об органической симпатии к революции.

Трусливыми обывателями предстают в повести «Иуда Искариот и другие» (1907) не только толпа, глумящаяся над Христом, но и его ученики. Обречен на смерть человек в драме «Жизнь человека» (1907). Некто в сером неустанно напоминает ему, что он лишь «покорно совершает круг железного предназначения». Сценическая история драматургии Андреева началась в 1907 г. в Петербурге, на сцене Драматического театра В. Ф. Комиссаржевской, или, как его называли, в театре на Офицерской 22 февраля состоялась премьера спектакля «Жизнь Человека» в постановке В. Э. Мейерхольда, 12 декабря та же пьеса была впервые показана в московском Художественном театре. Ставил спектакль К. С. Станиславский. Обе постановки, совершенно разные по стилю и исполнению, имели громадный успех и послужили источником острой дискуссии в театральной прессе.

Тогда же, в 1907 г. появились и первые театроведческие оценки творчество Андреева. Н. Е. Эфрос, крупнейший театральный критик своего времени, писал после первых постановок «Жизни Человека»: «Сыграть Леонида Андреева слишком заманчиво. Очень уж это большой талант; бесспорно, к нему сейчас сильнее, чем к кому-нибудь из наших писателей, влечется всякое внимание. Темная туча окутывает душу Андреева, и родятся в ней чувства и мысли такие тяжелые, налитые безысходною тоскою, черною безнадежностью. Этот темный огонь жжет и при чтении, эти слова театр сейчас же должен был увидеть – и увидел, – что ему придется, если он захочет быть достойным пьесы, не только как угодно совершенно ее сыграть, но еще и прежде всего изобрести способы, как сыграть».

18 сентября он впервые видит «Жизнь Человека» на сцене. Зал приветствует его овациями. От театра подносят венок. Андреев очень доволен постановкой. 21-го он приходит на спектакль второй раз и даже вносить кое-какие изменения в первый акт пьесы. Высоко оценивая мейерхольдовский спектакль «Жизнь Человека», Комиссаржевский считал, что именно в ней театр вступил «на путь нового реализма, реализма мистического», в отличие от натуралистического, и от символистского театра «марионеток, пластических по деревянности, однообразия голосов». К последнему, по мнению Комиссаржевского, повернул Мейерхольд после постановки «Жизни Человека». Тем не менее, духовное бунтарство, богоборческие тенденции пьесы вызвали на родине Андреева взрыв негодования в реакционных клерикальных и общественных кругах. Те же силы ополчились на пьесу «Жизнь Человека», поставленную в 1909 г. во Львове на сцене городского польского театра. Большинство польских газет осуждало пьесу. Эти обвинения подчас сопровождались примитивно грубыми выпадами против писателя.

Один из рецензентов, ссылаясь на статью Мережковского «Грядущий хам», пишет еще более оскорбительно, говоря о «низменности», «грубости» «Жизни Человека», о том, что нервные люди просто не выдерживали зрелища и убегали с спектакля… Противниками «Жизни Человека» руководили не только, как им казалось, оскорбленные религиозные чувства, но более всего страх перед растущей силой нового свободного сознания. Показательно, что даже враждебно настроенная к пьесе газета вынуждена была признать: «Вся польская пресса единодушно осудила творение Андреева, которым, однако, восхищаются толпы зрителей, особенно молодежь».