«Грамматика любви»
Некто Ивлев ехал однажды в начале июня в дальний край своего уезда. Ехать сначала было приятно: тёплый, тусклый день, хорошо накатанная дорога. Затем погода поскучнела, натянуло туч, и, когда впереди показалась деревня, Ивлев решил заехать к графу. Старик, пахавший возле деревни сказал, что дома одна молодая графиня, но всё-таки заехали.
Графиня была в розовом капоте, с открытой напудренной грудью; она курила, часто поправляла волосы, до плечей обнажая свои тугие и круглые руки. Она все разговоры сводила на любовь и, между прочим, рассказала про своего соседа, помещика Хвощинского, который умер нынешней зимой и, как знал Ивлев ещё с детства, всю жизнь был помешан на любви к своей горничной Лушке, умершей ещё в ранней молодости.
Когда Ивлев поехал дальше, дождь разошёлся уже по-настоящему. «Так Хвощинский умер, — думал Ивлев. — Надо непременно заехать, взглянуть на опустевшее святилище таинственной Лушки… Что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший? Или просто ошеломлённая душа?» По рассказам стариков-помещиков, Хвощинский когда-то слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта Лушка — и всё пошло прахом: он затворился в комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на её кровати…
Вечерело, дождь поредел, за лесом показалось Хвощинское. Ивлев глядел на приближающуюся усадьбу, и казалось ему, что жила и умерла Лушка не двадцать лет назад, а чуть ли не во времена незапамятные.
Фасад усадьбы с его маленькими окнами в толстых стенах был необыкновенно скучен. Но огромны были мрачные крыльца, на одном из которых стоял молодой человек в гимназической блузе, чёрный, с красивыми глазами и очень миловидный, хотя и сплошь веснушчатый.
Чтобы как-то оправдать свой приезд, Ивлев сказал, что хочет посмотреть и, может быть, купить библиотеку покойного барина. Молодой человек, густо покраснев, повёл его в дом. «Так он сын знаменитой Лушки!» — подумал Ивлев, оглядывая дом и, исподволь, его хозяина.
На вопросы молодой человек отвечал поспешно, но односложно, от застенчивости, видимо, и от жадности: так страшно он обрадовался возможности задорого продать книги. Через полутёмные сени, устланные соломой, он ввёл Ивлева в большую и неприветливую переднюю, оклеенную газетами. Затем вошли в холодный зал, занимавший чуть ли не половину всего дома. В божнице, на тёмном древнем образе в серебряной ризе лежали венчальные свечи. «Батюшка их уже после её смерти купили, — пробормотал молодой человек, — и даже обручальное кольцо всегда носили…». Пол в зале весь был устлан сухими пчёлами, как и пустая гостиная. Потом они прошли какую-то сумрачную комнату с лежанкой, и молодой человек с большим трудом отпер низенькую дверь. Ивлев увидел каморку в два окна; у одной стены стояла голая койка, у другой — два книжных шкапчика — библиотека.
Престранные книги составляли эту библиотеку! «Заклятое урочище», «Утренняя звезда и ночные демоны», «Размышления о таинствах мироздания», «Чудесное путешествие в волшебный край», «Новейший сонник» — вот чем питалась одинокая душа затворника, «есть бытие… ни сон оно, ни бденье…». Солнце выглянуло из-за лиловатых облаков и странно осветило этот бедный приют любви, превратившей целую человеческую жизнь в какое-то экстатическое житие, жизнь, которая могла быть самой обыденной жизнью, не случись загадочной в своём обаянии Лушки…
«Что это?» — спросил Ивлев, наклонясь к средней полке, на которой лежала только одна очень маленькая книжечка, похожая на молитвенник, и стояла потемневшая шкатулка. В шкатулке лежало ожерелье покойной Лушки — снизка дешёвеньких голубых шариков. И такое волнение овладело Ивлевым при взгляде на это ожерелье, лежавшее на шее некогда столь любимой женщины, что сердце его бешено забилось. Ивлев осторожно поставил шкатулку на место и взялся за книжечку. Это была прелестно изданная почти сто лет тому назад «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым».
«Эту книжку я, к сожалению, не могу продать, — с трудом проговорил молодой человек, — она очень дорогая…» Превозмогая неловкость, Ивлев стал медленно перелистывать «Грамматику».
Она вся делилась на маленькие главы: «О красоте», «О сердце», «Об уме», «О знаках любовных»… Каждая глава состояла из коротеньких и изящных сентенций, некоторые из которых были деликатно отмечены пером: «Любовь не есть простая эпизода в нашей жизни. — Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной. — Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчёт сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки…» Затем шло «изъяснение языка цветов», и опять кое-что было отмечено. А на чистой страничке в самом конце было мелко, бисерно написано тем же пером четверостишие. Молодой человек вытянул шею и сказал с деланной усмешкой: «Это они сами сочинили…»
Через полчаса Ивлев с облегчением простился с ним. Из всех книг он за дорогую цену купил только эту книжечку. На обратном пути кучер рассказывал, что молодой Хвощинский живёт с женой дьякона, но Ивлев не слушал. Он все думал о Лушке, о её ожерелье, которое оставило в нем сложное чувство, похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой. «Вошла она навсегда в мою жизнь!» — подумал он. И, вынув из кармана «Грамматику любви», медленно перечитал стихи, написанные на её последней странице: «Тебе сердца любивших скажут: / „В преданьях сладостных живи!“ / И внукам, правнукам покажут / Сию Грамматику Любви.» Пересказала Наталья Бубнова
Однажды ехал Ивлев по дороге к своему уезду. Денек в начале пути был погожим и ласковым, но после погода испортилась, и он решил заехать к своему знакомому графу. Он знал, что в доме находится только молодая графиня, но маршрут не изменил.
Хозяйка встретила гостя в розовом капоте, с широко открытой грудью. Медленно покуривая сигарету, часто поправляла свои красивые густые волосы, обнажая при этом руки. Говорила много о любви, вспоминая своего умершего соседа помещика Хвощинского, который был влюблен в свою горничную Лушку, покинувшую этот мир еще в молодости.
Ивлев поехал дальше, несмотря на сильный дождь. По дороге ему не давали покоя размышления о Хвощинском. Он был очень странным человеком. Всегда был правильным и грамотным помещиком, а при появлении и смерти Лушки, просто сошел с ума. Стал затворником, просидевшем более двадцати лет на ее бывшей кровати. Ивлев решил заехать на его усадьбу.
Наступил вечер, дождь понемногу стихал. Усадьба была совсем близко. ЕЕ фасад показался приезжему довольно скучным. На крыльце стоял красивый, необычной внешности молодой человек. Ивлев соврал ему, что является потенциальным покупателем библиотеки покойного Хвощинского. Парень, который оказался сыном Лушки, повел его в дом.
Ивлев осматривал дом. Юноша привел его в комнату, где находились венчальные свечи, который хозяин купил после смерти любимой. На полу лежали сухие пчелы. Далее они прошли в маленькую комнатушку – библиотеку. На полках стояли странные книги с дивными названиями: «Заклятое урочище», «Утренняя звезда и ночные демоны», «Размышления о таинствах мироздания». В чем же загадка этой женщины, которая превратила жизнь обычного человека в затворническое существование?
И вот на средней полке, внимание Ивлева привлекала серая шкатулка, а рядом небольшого размера книга. В шкатулке лежало недорогое ожерелье самой Лушки. Сердце заколотилось с бешеным ритмом. Чувства, вызванные при виде этой вещицы, были непередаваемыми. А старинная книжечка имела название «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым».
Ивлев начал осторожно листать «Грамматику», которая состояла из нескольких глав: «О красоте», «О сердце», «Об уме», «О знаках любовных» и др. Содержание приводило чтеца в изумление. Любовь к женщине – это неземное и высокое чувство. В конце книги было написано несколько рифмованных строчек, которые влюбленные сочинили самостоятельно.
Вскоре Ивлев отправился в путь. Он все же купил эту «Грамматику». Всю дорогу продолжал думать о Лушке и ее ожерелье. Подобные чувства от увиденного он испытывал всего однажды – при виде реликвии одной святой. Достав из кармана дивную книгу, он снова перечитал прекрасные строки последней страницы: «Тебе сердца любивших скажут: / В преданьях сладостных живи! / И внукам, правнукам покажут / Сию Грамматику Любви».