«Такая война»
Ваню — сына Дарьи Румянцевой — убило на фронте в 42-м г., а бумага с печатью и непонятной, но уж больно подозрительной подписью (один крючок с петелькой) приходит больше чем через год. И решает Дарья, что бумага фальшивая, подделанная каким-то недобрым человеком.
Когда через деревню проезжают цыгане, Дарья каждый раз ходит гадать на Ваню. И каждый раз карты раскидываются как нельзя лучше. Получается — жив он. И Дарья терпеливо ждёт конца войны.
К ночи, зимой и осенью, она уходит на конюшню стеречь лошадей и там все думает про сына Ивана. С рассветом возвращается, волоча по пути какую-нибудь ломину, брошенный колышек либо гнилую тесину — без дров зимой не проживёшь. Избу она топит через день, а картошку выдумывает варить в самоваре: и проще и выгоднее, да и кипяток для питья выходит вроде бы чем-то позанятнее.
Дарья ещё не вышла из возраста, и с неё берут полный налог: яйца, мясо, шерсть, картошку. И все она уже сдала, кое-что прикупив, иногда заменив одно другим, и только по мясу числится за ней недоимка да денежный налог весь целёхонький, не говоря уж о страховке, займе и самообложении. По этим статьям у неё и за прошлый сорок второй год не выплачено. А тут Пашка Неуступов, по прозвищу Куверик, по здоровью не взятый в армию Ванин одногодок, приносит Дарье новые обязательства. И требует «с государством рассчитываться».
Голод в народе начинается как-то незаметно, понемногу, и никто не всплёскивает руками, когда в колхозе от истощения умирает первая старуха. А двери теперь почти не закрываются от великого изобилия нищих. Вскоре становится совсем нечего есть. Бабы ходят в дальний, ещё хлебный колхоз — менять одежду на зерно и картошку. У Дарьи есть хороший полушерстяной Иванов костюм. Иван купил его за три недели до войны, не успел и поносить вдоволь. Когда Дарье становится невмоготу и начинает больно болеть сердце, она выносит костюм из сенника и ловит далёкий, уже забиваемый затхлостью сундука Ванюшин запах. Раз, вывернув карманы, видит копеечку и махорочную пыльцу и потом долго сидит, разволнованная, с облегчающими слезами. А копеечку прячет в сахарницу.
На Первое мая сельский дедко, сивый бухтинник Миша, покупает ее единственную оставшуюся живность — козу. Половину цены Дарья берет деньгами (и тут же отдаёт их финагенту), половину — картошкой. И делит картошку тоже пополам: корзину на питание, корзину на семена. Но чтобы не умереть, приходится варить в самоваре и эту семенную картошку. Наконец Дарья решается: идёт с бабами, выменивает Иванов костюм на полмешка картошки и обрезками сажает полторы гряды. А корзиной оставшихся обрезанных картофелин питается до самой Казанской.
Наступает лето. Дарья каждый день ходит с бабами косить, а на привалах греет на солнышке опухшие ноги. Ее все время тянет в сон, кружится голова и тонко, по-угарному звенит в ушах. Дома Дарья разговаривает с самоваром, как раньше разговаривала с козой или с подпольной мышкой (мышка в ее избе теперь не живёт).
И вдруг к Дарье снова приходит Пашка Куверик и требует заплатить деньги. Одна ты, говорит, во всей деревне злоупорничаешь. Больше Пашка ждать не намерен: придётся, видно, принимать меры. Деловито оглядев избу, он начинает описывать имущество, потом уносит то, что находит ценным, — два фунта шерсти и самовар. Дарья, плача, умоляет оставить ей самовар: «Век буду Бога за тебя молить, Пашенька», но Кувери и слушать не хочет.
Без самовара в избе становится совсем неприютно и пусто. Дарья плачет, но и слезы в глазах кончаются. Она грызёт мягкую, изросшую в земле картофелину, ещё одну. Лёжа на печи, Дарья пытается отделить явь от сна и никак не может. Далёкие громы кажутся ей шумом широкой, идущей двумя полосами войны. Война представляется Дарье в виде двух бесконечных рядов солдат с ружьями, и эти солдаты поочерёдно стреляют друг в друга. А Иван — на горушке, и у него почему-то нет ружья. Дарья мучительно хочет окрикнуть его, чтобы он поскорее взял ружье, но крика не получается. Она бежит к сыну, да ноги не слушаются и что-то тяжёлое, всесильное мешает ей. А ряды солдат все дальше и дальше…
На третий или четвёртый день Сурганиха видит в магазине выставленный на прилавке Дарьин самовар. «Бес этот Куверик, — думает Сурганиха, — самовар отнял у старухи». На покосе она рассказывает о самоваре бабам, выясняется, что Дарья уже третий день не выходит в поле. Бабы со всей деревни собирают кто сколько может и, выкупив самовар, довольные, идут к Дарьиной избе, да только хозяйки в ней нет. «Видно, сердешная, по миру ушла», — говорит Сурганиха.
За лето через деревню идут сотни нищих: стариков, детей, старушек. Но Дарью никто не видел, и домой она не возвращается. И только зимой до деревни доходит слух, что километрах в десяти отсюда, в сеновале на лесной пустоши, нашли какую-то мёртвую старуху. Кусочки в ее корзине уже высохли, и одежда на ней была летняя. Бабы единогласно решают, что это обязательно и есть ихняя Дарья. Но старик Миша только подсмеивается над бабами: «Да разве мало таких старух по матушке-Расее? Ежели считать этих старух, дак, поди, и цифров не хватит».
А может, и правы они, эти бабы, кто знает? Они, бабы, почти всегда бывают правы, особенно когда на земле такая война…
У Дарьи Румянцевой убили на фронте в 42-м году сына, а уже через год ей приходит бумага с печатью и непонятной подписью. Она решает, что все это кто-то подделал, бумага не может быть настоящей. Дарья обращалась каждый день к цыганам, которые проезжали деревню. Они ей нагадали, что Ваня живой. Дарья не особенно в это верит, но ждет с нетерпением окончания войны.
Зимой и осенью она ходит стеречь лошадей, где постоянно думает о своем сыне – Иване. Наутро возвращается домой, прихватив какую-нибудь ветку. Зима длинная и холодная, без дров обойтись просто невозможно. Свою избу она топила не каждый день, так намного проще и экономнее. Картошку придумала варить в самоваре, к тому же вода остается горячая – для питья сойдет.
Дарья еще держится в форме, поэтому на нее также накладывают налог. Вот так и проходит жизнь Дарьи.
Голод в народе укоренялся понемногу, умерла первая старуха от истощения, увеличилось количество нищих и голодных, люди стали выносить все из дома на продажу. В основном обменивали одежду на продукты. У Дарьи остался Ванин полушерстяной костюм, но она не хотела его продавать.
На Первое мая Дарья продает последнюю единственную козу сельскому деду Мише, взяв за нее часть денег и картошки. Делит она ее по корзиночкам: половину – на посев, половину – на еду. Но время подходит и к семенной картошке, теперь у нее нет ничего, кроме Иванова костюма, который она обменивает.
Наступает лето и Дарья приступает к работе вместе с остальными бабами. Однако приходит снова Пашка Куверик и требует возвращать долги. Видя, что Дарья не думает что-то отдавать, забирает силой самовар и два фунта шерсти.
Теперь ей не на чем сварить картофелину, она ест ее сырой, выкапывая прямо из земли. Лежа на печи, она перестает воспринимать реальность. Ей привиделся Иван, стоящий на горе без оружия, а вокруг него все стреляют. Дарья бежит к нему, она не может ничего ему крикнуть. Через три дня Дарья исчезла из села. И только зимой в деревне становится известно о смерти какой-то старухи. Бабы решают, что это и есть их Дарья.