«Причины обращения Горького к романтической поэтике»
Сочинение
Горький называл «Старуху Изергиль» (пока не написал «Рождение человека») лучшим своим рассказом. Такая высокая оценка удивительна у писателя, беспощадно критически относившегося почти ко всему им созданному, считавшего неудачными многие свои замечательные ранние рассказы, «Фому Гордеева», «На дне», «Мать» и т.д. Значит, было в рассказе «Старуха Изергиль» что-то особенно важное для Горького. Этот рассказ отличается удивительно стройной композицией. Три части произведения освещают три пути, возможные для каждого человека. Автор как бы превращает читателя в героя сказки или былины, выводя его на перекресток трех дорог и предупреждая о тех преградах и опасностях, которые таит каждая из них (то же самое он сделает позднее в повести «Трое»).
Содержание первой части триптиха составляет легенда о Ларре (как поясняет старуха Изергиль, Ларра значит «отверженный, выкинутый вон»). Когда-то В.Г.Белинский сказал, что в будущем обществе не будет смертной казни, а за самые тяжкие преступления станут наказывать бессмертием: вечной отверженностью. О той же каре говорилось в гениальной щедринской сказке «Христова ночь». Считая смерть недостаточным возмездием для казненного предателя, Христос воскрешает его, и предатель начинает искать смерти, но не находит: он осужден на вечную жизнь, которая означает для него вечную казнь. Та же мысль воплощена в легенде о Ларре, только она приобрела у Горького новое значение: он вступил в борьбу с той системой идей, которой суждено было стать едва ли не главным духовным подспорьем наиболее реакционных, наиболее опасных для человечества сил. Ларра спускается с гор к обитателям долин. Он, сын орла царя птиц, презирает обыкновенных людей и не хочет считаться с их желаниями и законами. «Всем даже страшно стало, когда 449 все поняли, на какое одиночество он обрекает себя», но самому Ларре это сначала совсем не страшно. Он смеялся, когда племя стало гнать его прочь, и смеялся еще громче, когда его осудили на бессмертие. Он остался «… один, свободный, как отец его… Но отец его - не был человеком… А этот - был человек».
Человек же, в отличие от животного, от зверя, не может жить вне общества, и Ларру начинает тянуть к людям: «… долго он, одинокий, так вился около людей…» И тогда к нему приходит возмездие: «нет ему места среди людей», «нет жизни, и смерть не улыбается ему».
Судьба Ларры учит: нет ужаснее несчастья, чем одиночество. А легенда о горящем сердце Данко, составляющая содержание заключительной части триптиха, рассказывает о другом бессмертии, которое приходит не как «высшая кара», а как высшая награда, - приходит к герою, жертвующему своей жизнью в борьбе за свободу народа. О чем же рассказывает центральная часть триптиха, посвященная судьбе самой Изергиль? О том, что нельзя совершать подвиги и в то же время жить только для себя, только для личного счастья, что нельзя быть одновременно Данко и Ларрой.
К Изергиль тоже приходит возмездие: в душе этой сильной и гордой женщины начинает звучать «боязливая, рабская нота». Поэтому Изергиль вызывает не восхищение, как Данко, и не ненависть, как Ларра, а только жалость.
Н.К.Михайловский уверял, что М.Горький одинаково относится к Ларре и Данко, что оба они в равной мере - носители «морали господ». Он и Макара Чудру называл «сверхбродягой» (по аналогии со «сверхчеловеком») и, в сущности, подводил под это всех горьковских босяков. В этом он был близок (крайности сходятся!) к ненавистным ему декадентам. В том же 1898 году, откликаясь на те же горьковские «Очерки и рассказы», Н.Минский назвал Макара Чудру «степным Ницше» и объявил идеалом героев Горького («и, может быть, его самого») стремление «жить не задумываясь над жизнью, жить в меру не своего разумения, а в меру своих сил; любить силу, в чем бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась». Правда, народники говорили о склонности Горького к «культу силы» как о его пороке, сближающем его с декадентами, а декаденты - как о достоинстве, позволяющем надеяться на его освобождение от «пут гражданственности».
Н.Минский с удовлетворением отмечал, что «молодой автор дерзнул взглянуть на жизнь самостоятельно, без тех наглазников, которыми разные прошеные и непрошеные учители и гувернеры так ревниво стараются ограничить кругозор русского интеллигентного человека». Однако и народники, и декаденты, и нововременцы, и буржуазно-либеральные критики равно приписывали самому Горькому анархическое мироощущение его героев. И хотя все эти критики вскоре убедились в том, что сознание писателя развивается в направлении, не имеющем ничего общего с анархизмом, предвзятые представления о его раннем творчестве жили очень долго, а отчасти (если говорить о современном зарубежном буржуазном литературоведении) живут до сих пор.
Герой-рассказчик, появившийся уже в первом рассказе М.Горького «Макар Чудра», прошел затем через многие его ранние произведения: «Емельян Пиляй», «Мой спутник», «Однажды осенью», «Коновалов», «Проходимец» и другие. Почти в каждом из этих рассказов этот герой вступает со своими собеседниками-бродягами в спор, подобный тому, который разгорелся между ним и Макаром Чудрой.
Горький нанес мещанству особенно сильные удары, разоблачив его «строй души», основы мещанской психологии и идеологии. Он наносил такие удары, прославляя - в противовес мещанской косности и трусости - «безумство храбрых» (эта сторона его творчества недооценивалась Чеховым) и рисуя - в противовес стремящимся к покою мещанам - «не столько отверженных, сколько отвергших» - «отвергших» этот покой людей, которые даже «дно» предпочли мещанскому благополучию.
Их судьбы были трагичны, но эта трагичность тоже обращалась против мещанства, становясь суровым обвинительным актом. А удивительные картины степных и морских просторов, все краски и вся музыка горьковских рассказов, вся пронизывающая их поэзия вольности, раскованности, свободы - все это усиливало презрение к тем, кому такая поэзия недоступна и чужда, кого она страшит больше всего.
Содержание первой части триптиха составляет легенда о Ларре (как поясняет старуха Изергиль, Ларра значит «отверженный, выкинутый вон»). Когда-то В.Г.Белинский сказал, что в будущем обществе не будет смертной казни, а за самые тяжкие преступления станут наказывать бессмертием: вечной отверженностью. О той же каре говорилось в гениальной щедринской сказке «Христова ночь». Считая смерть недостаточным возмездием для казненного предателя, Христос воскрешает его, и предатель начинает искать смерти, но не находит: он осужден на вечную жизнь, которая означает для него вечную казнь. Та же мысль воплощена в легенде о Ларре, только она приобрела у Горького новое значение: он вступил в борьбу с той системой идей, которой суждено было стать едва ли не главным духовным подспорьем наиболее реакционных, наиболее опасных для человечества сил. Ларра спускается с гор к обитателям долин. Он, сын орла царя птиц, презирает обыкновенных людей и не хочет считаться с их желаниями и законами. «Всем даже страшно стало, когда 449 все поняли, на какое одиночество он обрекает себя», но самому Ларре это сначала совсем не страшно. Он смеялся, когда племя стало гнать его прочь, и смеялся еще громче, когда его осудили на бессмертие. Он остался «… один, свободный, как отец его… Но отец его - не был человеком… А этот - был человек».
Человек же, в отличие от животного, от зверя, не может жить вне общества, и Ларру начинает тянуть к людям: «… долго он, одинокий, так вился около людей…» И тогда к нему приходит возмездие: «нет ему места среди людей», «нет жизни, и смерть не улыбается ему».
Судьба Ларры учит: нет ужаснее несчастья, чем одиночество. А легенда о горящем сердце Данко, составляющая содержание заключительной части триптиха, рассказывает о другом бессмертии, которое приходит не как «высшая кара», а как высшая награда, - приходит к герою, жертвующему своей жизнью в борьбе за свободу народа. О чем же рассказывает центральная часть триптиха, посвященная судьбе самой Изергиль? О том, что нельзя совершать подвиги и в то же время жить только для себя, только для личного счастья, что нельзя быть одновременно Данко и Ларрой.
К Изергиль тоже приходит возмездие: в душе этой сильной и гордой женщины начинает звучать «боязливая, рабская нота». Поэтому Изергиль вызывает не восхищение, как Данко, и не ненависть, как Ларра, а только жалость.
Н.К.Михайловский уверял, что М.Горький одинаково относится к Ларре и Данко, что оба они в равной мере - носители «морали господ». Он и Макара Чудру называл «сверхбродягой» (по аналогии со «сверхчеловеком») и, в сущности, подводил под это всех горьковских босяков. В этом он был близок (крайности сходятся!) к ненавистным ему декадентам. В том же 1898 году, откликаясь на те же горьковские «Очерки и рассказы», Н.Минский назвал Макара Чудру «степным Ницше» и объявил идеалом героев Горького («и, может быть, его самого») стремление «жить не задумываясь над жизнью, жить в меру не своего разумения, а в меру своих сил; любить силу, в чем бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась». Правда, народники говорили о склонности Горького к «культу силы» как о его пороке, сближающем его с декадентами, а декаденты - как о достоинстве, позволяющем надеяться на его освобождение от «пут гражданственности».
Н.Минский с удовлетворением отмечал, что «молодой автор дерзнул взглянуть на жизнь самостоятельно, без тех наглазников, которыми разные прошеные и непрошеные учители и гувернеры так ревниво стараются ограничить кругозор русского интеллигентного человека». Однако и народники, и декаденты, и нововременцы, и буржуазно-либеральные критики равно приписывали самому Горькому анархическое мироощущение его героев. И хотя все эти критики вскоре убедились в том, что сознание писателя развивается в направлении, не имеющем ничего общего с анархизмом, предвзятые представления о его раннем творчестве жили очень долго, а отчасти (если говорить о современном зарубежном буржуазном литературоведении) живут до сих пор.
Герой-рассказчик, появившийся уже в первом рассказе М.Горького «Макар Чудра», прошел затем через многие его ранние произведения: «Емельян Пиляй», «Мой спутник», «Однажды осенью», «Коновалов», «Проходимец» и другие. Почти в каждом из этих рассказов этот герой вступает со своими собеседниками-бродягами в спор, подобный тому, который разгорелся между ним и Макаром Чудрой.
Горький нанес мещанству особенно сильные удары, разоблачив его «строй души», основы мещанской психологии и идеологии. Он наносил такие удары, прославляя - в противовес мещанской косности и трусости - «безумство храбрых» (эта сторона его творчества недооценивалась Чеховым) и рисуя - в противовес стремящимся к покою мещанам - «не столько отверженных, сколько отвергших» - «отвергших» этот покой людей, которые даже «дно» предпочли мещанскому благополучию.
Их судьбы были трагичны, но эта трагичность тоже обращалась против мещанства, становясь суровым обвинительным актом. А удивительные картины степных и морских просторов, все краски и вся музыка горьковских рассказов, вся пронизывающая их поэзия вольности, раскованности, свободы - все это усиливало презрение к тем, кому такая поэзия недоступна и чужда, кого она страшит больше всего.